Совсем чокнутая.
Я включила радио и во все горло подпевала ему, наслаждаясь гонкой по скоростному шоссе. Мама предлагала купить мне на мой последний день рожденья новую машину, но я наотрез отказалась расстаться со своим любимым и потрепанным «Фордом Бронко» с зелеными разводами на капоте. Я буду ездить на нем, пока он не развалится на ходу! Я купила его на свои деньги, которые копила, пока не смогла себе позволить эту антикварную красотку. Каждая сияющая прокатная машина напоминала мне от том, как же я люблю свою собственную развалюшку. Мы с ней знаем друг друга, нам хорошо вместе… Зачем мне новая тачка?
Я увидела Бена в окне в ту же минуту, как заехала на парковку. Столовая Далта — уютная забегаловка открытая 24 часа в сутки. Ее облюбовали водители-дальнобойщики, гонявшие свой фуры по трассе 1-95, а еще студенты из расположенного поблизости кампуса Коннектикутского колледжа — от учебы их очень часто пробирал голод часам этак к трем ночи. Вот и Бен узнал про эту столовку, потому что работал в колледже как адъюнкт-профессор. Он читал всего несколько лекций в семестре, но это давало ему возможность жить в кампусе и знать все места паломничества своих студентов.
Помещение столовой напоминало длинный трейлер: один ряд столиков у стены с окнами да прилавок с грилем, на котором хозяин каким-то чудом умудрялся готовить любое блюдо, обозначенное в меню. Я до сих пор уверена, что они даже спагетти шлепали на гриль перед тем, как подавать. Словом, это было лучшее заведение всех времен.
Прежде чем вылезти из машины, я нацепила бейсболку и солнечные очки. Студенты колледжа обожали загнать меня в угол, чтобы обсудить проблемы политики и здравоохранения или очередное безумство в стиле Нью-Эйдж, как будто я могла прямиком транслировать мысли какого-то из моих родителей. Но я никогда не могла поддержать разговор на удовлетворительном для них уровне, и они уходили разочарованными.
— Не терпится отыграться? — Я заметила, что Бен уже выложил на стол карты и бумагу.
— Потрясающая наглость, — ответил он, тасуя колоду. — По последним подсчетам, это ты должна мне семьдесят пять центов!
— Просто временное отступление на заранее подготовленные позиции, — сообщила я, устроившись на скамейке напротив него и выкладывая на стол доску для криббеджа.
Бен вырос в семье, где в криббедж играло множество поколений. Когда мы познакомились, я вообще не знала о существовании этой игры, но мне стало жалко Бена, вынужденного соревноваться в сообразительности с компьютером, и я попросила его меня научить. Как и следовало ожидать, Бен оказался превосходным учителем, и не прошло и месяца, как я уже могла играть с ним почти на равных. Я поняла, что меня посвятили в почетные члены криббеджного сообщества, когда Бен преподнес мне мою собственную доску. Я очень гордилась этим подарком и прикрепила к доске широкую тесьму, чтобы можно было носить ее на плече и вешать на почетное место на стене в моей комнате.
Тогда же мы начали наш ритуальный марафон по криббеджу на деньги: четвертак (четверть доллара, двадцать пять центов — Перев.) за игру. Дважды в год мы расплачивались: один раз на мой день рожденья и второй — на его. Самый большой проигрыш не превышал доллар, но игра велась не ради денег — нам нравилось постоянно мериться силами. За это время наши матчи успели обрасти рядом традиций: мы всегда играли на моей доске, а записи вели в купленном Беном блокноте с отрывными желтыми страницами. Даже сама мысль о том чтобы изменить какую-то из этих деталей, являлась святотатством для каждого из нас.
Однако криббедж был вторым пунктом в нашей встрече.
— Как там дела у Алиссы? — поинтересовалась я.
— Алисса становится чрезвычайно популярной дамой, — сообщил Бен, извлекая из своей парусиновой сумки кожаную папку для бумаг.
Я рассмеялась. Ведь Алисса — это я.
Идея когда-то принадлежала Райне. Сколько я себя помню, мне всегда хотелось стать фотожурналисткой. Я завела свой «портфолио», который прятала под кроватью и хранила в нем все свои лучшие снимки. О моей мечте знала одна Райна: это избавляло меня от лишних расспросов и объяснений в случае провала. Я дождалась, пока мне не исполнилось шестнадцать лет, и разослала свой портфолио во все издания, которые мне нравились: журналы, газеты, новостные программы… Последовавшее за этим ожидание далось мне нелегко: я с трудом соображала и невпопад отвечала на вопросы. Ведь каждый снимок в моем портфолио был мне дорог, и я считала их действительно хорошими.
Наконец пошла череда ответов… И все как один содержали отказ. Мне прислали по меньшей мере сотню версий одного и того же: «Извините, но мы занимаемся серьезным делом. И не имеем возможности оплачивать увлечения детей знаменитостей».
Я была раздавлена. Закинула портфолио на чердак и поклялась, что больше никто и никогда не увидит моих снимков.
Однако Райна так легко не сдалась. Она тайком раскопала портфолио и отправила мои работы под псевдонимом Алисса Гранд. Позже она объяснила мне, что выбрала это имя не без умысла: «Алисса» значило «правда», а «Гранд» — «большой». То есть с одной стороны имя было обманным, однако должно было послужить для «большой правды»: объективной оценки моих работ.
Не прошло и недели со дня отправки портфолио, как я уже получила свое первое предложение работы, и с тех пор этот поток никогда не прекращался. Не то чтобы я гребла лопатой деньги или приобрела огромную известность, но у меня было самое главное: возможность делать интересные фотографии и делиться с людьми своим взглядом на мир.
В этот раз, пока мы с Райной мотались по Европе, Бен проверял заведенные на имя Алиссы Гранд электронную и голосовую почту и абонентский ящик.
— Я пропустила что-то важное? — поинтересовалась я.
Бен по очереди зачитал полученные предложения. Я снова почувствовала удовольствие от того, что имею свободу выбора и могу браться только за те задания, которые будут интересными для меня — ну и конечно, отвечают маминым требованиям «не ввязываться ни во что опасное». Большие конские бега в Мериленде? Не особо интересно. Шестнадцатилетний матадор обещает уложить шесть быков за один день? Очень интересно, но журнал ждет от меня репортаж, оправдывающий бои быков, а на это я пойти не могу. Успех какой-то бездомной леди, которая умудрилась занять понемногу у достаточного числа людей, чтобы начать свое дело? Отлично, я за, обеими руками.
— Значит, остановимся на этом, — пожал плечами Бен и пробежался глазами по списку, как будто только что заметил в нем еще один пункт. — Эй, погоди… Есть еще одно предложение. Нет желания смотаться на карнавал в Рио?
Он изо всех сил старался говорить небрежно, однако его равнодушная мина выглядела слишком неестественной. У меня отпала челюсть:
— Ты издеваешься? Да! Конечно да!
У меня был миллион причин желать попасть на карнавал. Прежде всего, то было одно из самых великолепных в мире зрелищ, продолжавшееся целых четверо суток. О таком может только мечтать любой фоторепортер: яркие костюмы, дикие пляски, толпы людей со всех концом света, собравшиеся на этот грандиозный праздник — где еще найдешь столько великолепных объектов для съемки?
И конечно, для поездки в Бразилию у меня была и личная причина. Вот уже почти год как я рвалась побывать в тех местах, где пропал мой отец. Мне было необходимо встретиться и поговорить с теми, кто был с папой в последние его дни. Мама считала эту идею не только бесполезной, но и опасной. Она сама успела не раз и не два переговорить со всеми людьми в лагере «Глобо-Рич» в окрестностях Рио, где в последний раз видели отца. Она общалась с ними по телефону в тот день, когда его объявили пропавшим без вести, и вскоре побывала там лично. Все твердили одно и то же: что последний папин визит в этот лагерь ничем не отличался от прежних. Он осматривал пациентов, он консультировал других врачей, он присутствовал на операциях, чтобы посмотреть, как еще можно улучшить работу полевых госпиталей. Сталкивался ли он с какими-то особыми случаями жестокости и насилия? А как же иначе, ведь это неотъемлемая часть жизни фавелас, беднейших районов Рио. Но ни жестокость, ни насилие не выходили за пределы обычных рамок, и уж во всяком случае не были обращены на папу лично.