Я покраснела, игла застыла у меня в руках, а жгучий стыд не давал мне возможности поднять голову от рукоделия и умоляюще воззриться на маменьку. Она бы, конечно, сделала вид, что не заметила этого, но хотя бы умерила свой пыл. Я чувствовала на себе пристальный взгляд мистера Дрейка. Взгляд оценивающий, таким взглядом выбирают платок в галантерейной лавке. Мне хотелось исчезнуть прямо здесь и сейчас, хотелось, чтобы меня вовсе никогда не существовало.
— Каждое поколение говорит так о молодежи, — донеслись до меня словно сквозь пелену плотного тумана слова мистера Дрейка, причем я чувствовала, что он всё так же смотрит на меня.
Маменька нервно засмеялась:
— Вы правы, и всё-таки вы должны признать, что упадок морали и нравственности среди молодежи очевиден.
— В каждом правиле есть исключение, — сказал мистер Дрейк, и маменька приняла его слова за согласие.
— Элинор, дорогая, — обратилась ко мне маменька, и я оторвалась от своего занятия с натянутой улыбкой, — почему бы тебе не сыграть нам снова?
— Я думаю, маменька, — слабым голосом проговорила я, — ещё слишком рано для музицирования.
— Вздор, дорогая, никогда не рано демонстрировать свои таланты.
— Но, маменька… — в моем голосе теперь явственно читалась мольба, и я запнулась.
— Простите ее, она такая скромница, — поспешила замять мой промах маменька. — Вы любите музыку, мистер Дрейк?
— Мне кажется, любой, кто скажет, что не любит, соврет.
Маменька опять засмеялась, как будто он сказал что-то чрезвычайно остроумное.
— О, вы правы. Сколько ханжей я встречала за мою жизнь, которые считали музыку глупым и ненужным развлечением! А между тем, сколько чувств она всегда будит в моем сердце! А вы, мистер Дрейк… Вы музицируете?
— К сожалению, так и не довелось научиться.
— О, ну что ж! Огромное упущение со стороны ваших родителей. Музыкальное образование так же важно, как и образование практическое. Хотя для джентльменов оно, должно быть, не так уж и важно… А где вы, кстати говоря, учились, мистер Дрейк?
Я украдкой посмотрела на него. Он казался напряженным и даже взволнованным, несмотря на свою постоянную усмешку, словно приклеенную к его губам. Эта тема явно была для него достаточно больной.
— Я… гм… мои родители…. Мой отец решил, что у меня есть некая склонность к богословию. Я учился в Оксфорде.
— О, богословие? — восторженно воскликнула матушка. — Вы могли бы стать священником? А что привело вас во флот?
— Мне всегда были по душе более практичные профессии.
Было видно, что больше мистер Дрейк не хочет обсуждать данную тему, однако маменька, которую сложно было обвинить в чрезмерной тактичности, как будто не замечала резко нахмуренных бровей и линии губ, ясно свидетельствующей о том, как сложно мистеру Дрейку дается сейчас выражение обыкновенного дружелюбия.
Я с интересом разглядывала его (я могла это делать, оставаясь абсолютно незамеченной, так как сидела довольно далеко от него), пытаясь по лицу разгадать, чем вызвано его нежелание говорить о своем прошлом. Только сейчас я заметила, что на правой стороне его верхней губы застыл маленький тонкий шрам, такой же маленький и тонкий, как тот, что красовался на его правой скуле. Неудивительно, что человек его профессии имеет шрамы. Папенька мало что рассказывал мне о жизни во флоте, но ведь он покончил с этой жизнью уже довольно давно и на его век не пришлись две Опиумные и Крымская войны. Должно быть, решила я, мистер Дрейк истребил в себе привычку, свойственную многим людям его возраста и положения, ворошить собственное прошлое. Наверняка, оно не было спокойным и размеренным, как у моей маменьки, которая могла беспрепятственно обсуждать любые вопросы, так как по-настоящему ее никогда не касались жизненные невзгоды, а о трудностях она могла судить только по чужим рассказам.
К счастью, мистеру Дрейку не долго пришлось терпеть пытки, устраиваемые моей маменькой, ибо в гостиную вошел веселый отец. Я украдкой улыбнулась, когда заметила выражение явственного облегчения, отразившегося на лице мистера Дрейка. Он смотрел на папеньку, словно на своего спасителя, только что отвадившего от него угрозу мучительной смерти. Маменька заметно помрачнела, но возразить она ничего не могла. Отец, весело смеясь и рассказывая мистеру Дрейку очередную свою вздорную историю, увел того в кабинет и теперь я тоже наконец могла спокойно выдохнуть.