День отъезда мистера Дрейка неумолимо приближался, что изрядно волновало маменьку, которая справедливо полагала, что наши с ним отношения так и не сдвинулись с мертвой точки. Она, конечно, не знала о той встрече в лесу, о разговоре в гостиной и о странных взглядах, которыми мы обменялись в библиотеке Хайгарден Парка, но ведь всё это и так решительно ничего не значило. Признаться, я тоже тревожилась. Виновата ли в том матушка, которая неосознанно заронила зерно сомнения в мое сердце, или мой дочерний долг, который требовал от меня решительных действий, я не знала. И гадать особо не хотелось.
На День Ионна Крестителя мы все отправились в церковь. Мистер Дрейк тоже был там, хотя я решительно не могла понять причины, по которым он ходит в церковь, являясь, я в этом уверена, отъявленным атеистом. Я не могла и помыслить, что он действительно верит в Бога. Какова же тогда суть его визитов? Он не казался человеком, стремящимся заслужить всеобщее расположение, и всё-таки он всем нравился. Я не могла обвинить его в лицемерии, потому что ни разу не замечала, чтобы он лгал или лукавил, высказывая свое мнение. Впрочем, в своей проницательности я не была уверена, и ожидала, что мистер Дрейк в конце концов обернется двуликим Янусом, разрушив всё мое представление о нем.
Матушка каждый день приглашала к нам мистера Дрейка, и он не стремился отказываться от визитов. Обычно мы все сидели в гостиной, пили чай и обсуждали всякий вздор, причем, маменька всегда переводила разговор на мои достоинства. Какая я скромная и покладистая, какой у меня кроткий нрав и достоинство истинной леди. Я неизменно смущалась, но что я могла поделать? Я не решалась выказывать маменьке свою неприязнь к подобным разговорам, когда мистер Дрейк уходил. Это значило бы непременно направить на себя ее гнев.
Мистер Дрейк, казалось, вовсе забывал о моем существовании в присутствии маменьки. Я чувствовала себя пустым местом, как только он переступал порог нашего дома. Даже когда речь заходила обо мне, мне чудилось, что меня вовсе не существует и говорит маменька о какой-то другой своей дочери, не обо мне. Едва ли меня огорчало такое пренебрежение с его стороны. Я прекрасно знала, стоит нам только остаться наедине (что практически невозможно в нашем положении), как между нами исчезнет всякая холодность.
Только Богу не угодно было, чтобы мы оставались наедине, и неделя, предшествующая отъезду мистера Дрейка, превратилась для меня в испытание. Сидеть, выпрямив спину, ощущая, как корсет сдавливает ребра, слепнуть за никчемным рукоделием, слушать оды моему характеру из уст маменьки и не иметь возможности сказать что-либо. Я чувствовала, что задыхаюсь, и жаждала, чтобы мистер Дрейк скорее отправился в Индию, а моя жизнь вновь стала прежней: скучной, размеренной, без особых потрясений.
И вот в день перед самым отъездом мистер Дрейк посетил нас утром, сразу после завтрака. В руках у него лежали перчатки, что означало короткий визит. Вероятно, решила я, он зашел просто попрощаться.
Маменька хлопотала вокруг него, словно от усилий, которые она прикладывала к своей заботе, могло что-то измениться. Я прекрасно знала, что даже если сам мистер Дрейк не хочет уезжать (а это, насколько я могла судить, было отнюдь не так), ему придется. Я родилась, когда папенька уже покончил со службой во флоте, и не знала, какого быть женой моряка, но моя маменька наверняка должна была принимать во внимание тот факт, что мистер Дрейк в некоторым смысле человек подневольный. Даже если она понимала, это не мешало ей весь визит охать и ахать, грустно вздыхать и даже как будто украдкой прикладывать к уголкам глаз надушенный кружевной платок. Словно отправляла она в дальнее плавание не своего доброго соседа, а родного сына, если бы Богу не угодно было отнять его в далеком прошлом.
Он распрощался с нами в самых сердечных выражениях. Улыбнулся даже мне теплой непринужденной улыбкой, от которой меня странным образом бросило в холод. Я почти никогда не понимала ни значения его улыбок, посылаемых мне, ни своих чувств, просыпающихся при этом. Единственное, что я ощутила достаточно остро и ясно в тот миг, когда он наконец покинул гостиную, смесь облегчения и легкого разочарования, как будто моя жизнь еще недостаточно превратилась в кошмар из-за его присутствия. Да, он не был в этом виноват и никак не участвовал в матримониальных планах моей семьи. Но он был первопричиной.
Я села на диван и вновь уткнулась в рукоделие, желая, чтобы наваждение поскорее прошло. Я убеждала себя, что пройдет совсем немного времени, и я свыкнусь с его отъездом. А там, может быть, стремление моих родителей выдать меня замуж за мистера Дрейка поутихнет, и моя жизнь вновь станет чередой предсказуемых событий.