Полли оставляет меня, подхваченная под руки супругами Азария. «Недолго же ей была необходима подруга», – думаю я.
Я начинаю перемещаться по залу, слыша приглушенные голоса гостей, обсуждающих дела семьи: как ее члены справляются с постигшим их горем, насколько это невосполнимая утрата для каждого из них.
«Для меня ее смерть стала шоком», – рефреном звучит отовсюду. И еще: «Никогда не знаешь, что будет завтра с тобой самим». Пусть здесь и собралась богемная публика, но в такие дни даже эти люди могут лишь повторять банальности.
Престарелая леди сидит в кресле у французского окна, держа на коленях кошку. Она беседует с Шарлоттой Блэк и с кем-то из «Маккаскила». У нее за спиной садик на заднем дворе, который я не видела во время первого визита в дом. В нем царит зимний беспорядок, но и в таком виде он выглядит очаровательным. Дрозд порывистыми движениями заводной игрушки выклевывает что-то среди плиток дорожки, проложенной от дома между зарослями кустов и голыми сейчас фруктовыми деревьями к летней беседке.
Мне легко представить, как муж и жена проводили там летние вечера, сидя на деревянной скамье, опустив босые ноги в теплую траву, подставив лица под лучи клонящегося к закату солнца.
– Дважды в неделю, независимо от погоды, – продолжает, видимо, свой рассказ пожилая дама, и я только сейчас замечаю золотистого лабрадора, терпеливо сидящего у ее ног, поблескивая металлическим ошейником. – Она обладала потрясающим талантом декламатора. И экспрессивным голосом! Как она читала Эдит Уортон!
– Привет! – бросает мне Тедди. – Как поживаете?
У подножия лестницы его поджидает хорошенькая девушка с серьезным выражением лица. Они обмениваются поцелуями, она кладет ему ладонь на предплечье и задерживает ее там несколько дольше, чем нужно, чтобы высказать обычные соболезнования. Да и поцелуи выглядят более нежными, чем просто дружеские.
Девушка чья-то дочь, отпрыск одного из этих великих драматургов или критиков, которые окружают меня, друзей семьи, что с удовольствием поглощают сейчас дорогие вина и свежие устрицы. Я наблюдаю за девушкой: волосы, небрежно собранные в «хвостик», остатки подростковой неловкости и угловатости, выражение лица… – и вдруг ощущаю смутное беспокойство. Она явно кого-то напоминает. Кого же? Ответ уже буквально вертится на языке, когда Лоренс делает шаг назад, держа в руке пустой бокал, и локтем слегка толкает меня. Затем он резко разворачивается, чтобы извиниться. Несколько секунд Лоренс никак не может вспомнить, кто я, собственно, такая. Да и я сама словно вижу себя его глазами: невзрачная, бледная, скучная, как и моя одежда. Короче говоря – никто.
– Меня зовут Фрэнсис, – прихожу я ему на помощь.
– Ну конечно, конечно! – восклицает он, хотя совершенно очевидно, что для него мое появление в числе приглашенных – полнейшая неожиданность. – Очень рад вас видеть.
– Должна признаться, меня глубоко тронула церемония, – произношу я, оглядывая его и замечая темные круги под глазами, воротник рубашки, свободно болтающийся вокруг шеи. – И мне было очень приятна возможность провести время вместе с Полли.
Я вижу Мэри Пим, она только что обхаживала ведущего литературного обозрения на радио, но теперь полностью переключила внимание на Лоренса и меня. Интимно склонившись к нему, я говорю:
– Позвольте мне немного вас почистить. – И я смахиваю нечто с его рукава: то ли капельку горчицы, то ли случайную ворсинку.
– О! Благодарю вас, – машинально реагирует он.
– Боюсь, мне пора откланяться. Меня ждут в другом месте. Но невозможно уйти, не встретившись с вами, чтобы лично выразить признательность за приглашение. Для меня оно очень много значит.
– Очень мило, что вы нашли время приехать, – отвечает Лоренс, но смотрит поверх моего плеча, прикидывая, рассчитывая, оценивая не без откровенной тревоги, как долго еще будет все это тянуться.
Я делаю последние полшага к нему, приподнимаюсь на цыпочки и целую в щеку. Судя по выражению лица, он считает это излишним, но поздно – я улыбаюсь, отворачиваюсь и начинаю прокладывать себе путь в сторону лестницы.
– Всего хорошего, Тедди, – произношу я, положив руку на перила.
Он машет рукой, что с большой натяжкой можно счесть данью вежливости. Девушка даже не поднимает взгляда. Тедди снова смотрит на нее.
– Пожалуйста, Онор, сейчас не самое лучшее время! – говорит он.
Поднимаясь по ступеням из светлого камня, я слышу ее реплику:
– Ради всего святого! Тебе пора бы уже свыкнуться с тем, что произошло. Отдохни. Они перед тобой в долгу, черт побери! К тому же они ведь просто любят тебя.
Пока я дожидаюсь в холле, чтобы молодой человек в белом пиджаке нашел мою одежду, мне вспоминается открытка с репродукцией портрета кисти Сарджента. Точно схваченный им дух властности и непобедимой самоуверенности. И я думаю: «Теперь я знаю, кого она мне напомнила».