Лиза дернула плечом:
— Отстань, — и снова нагнулась к Кромуэлю. — Кром, вы ни разу не поцеловали меня сегодня.
Потом вчетвером обедали в большом ресторане. Одэт застенчиво исподлобья рассматривала белые негнущиеся скатерти, цветы и слишком яркие люстры. Лиза спокойно улыбалась. Ей все нравилось. В особенности женщины в вечерних платьях и музыка. Она была довольна и горда. В сущности, ведь это она угощает брата и подругу.
— Ты не стесняйся, — по-русски говорила она Николаю. — Заказывай что хочешь.
— Нам непременно надо выпить за нашу дружбу. Хотите? — Кромуэль налил всем шампанского. — Только за настоящую дружбу, за дружбу навсегда, на жизнь и на смерть.
Первой чокнулась Лиза:
— Я только на жизнь. — Она рассмеялась. — Но на всю жизнь.
Кромуэль протянул стакан к Николаю:
— Тогда мы с вами на смерть.
Николай тоже рассмеялся:
— Шампанское я пью на что угодно. — Он чокнулся и выпил. — Весело вам сегодня, друг мой Кромуэль?
— Очень весело, — кивнул Кромуэль.
— Страшно весело. — Лиза забила в ладони.
— Тише, тише. На тебя и так все смотрят.
Лиза потрясла головой:
— Это оттого, что я ни на кого не похожа. Оттого, что я Изольда.
Домой возвращались поздно. Кромуэль правил, сзади сидели Коля и Одэт. На крутом повороте Лиза повернулась к ним:
— Слушайте, вы.
Но они не слышали, они целовались, и Лизе почему-то стало неприятно.
Когда подъехали к дому Одэт, из автомобиля вместе с ней вышел Николай.
— Я провожу ее по саду и приду пешком. Ведь два шага до дому.
— Спокойной ночи. — Кромуэль потряс ему руку. — До завтра. И не забудьте за ночь, что мы друзья.
— Конечно не забуду. Спокойной ночи.
Автомобиль тронулся.
— Еще пять минут, — просил Кромуэль. — Ну до того дома, видите. А потом до трамвая.
Лиза устало и счастливо соглашалась. Так они ездили, пока не рассвело. Лиза вздохнула:
— Как грустно прощаться. Но я совсем сплю. Спокойной ночи, Кром.
Она открыла калитку и вошла в сад. Длинная черная тень метнулась по дорожке.
— Кто там? — испуганно крикнула Лиза.
— Это я, я.
— Вы? Кролик! Что вы тут делаете?
— Я жду. — Кролик сел на скамью. — Я жду Наталию Владимировну.
— Но она теперь, должно быть, поет в Шато-Баск. Поезжайте туда.
— Мне нельзя.
— Почему?
— Она запретила. Посиди со мной, Лизочка.
Лиза села рядом с ним:
— Вам не холодно, Кроличек?
— Конечно холодно. Но пусть, пусть. Простужусь, схвачу воспаление легких, умру, и ей стыдно будет.
Лиза тихо засмеялась:
— Вы не Кролик, а институтка.
Но он не слушал.
— Нет, и стыдно ей не будет. Бесстыжая она. Бесстыжая, жестокая, подлая. Да, подлая. Как она меня измучила. — Он вдруг всхлипнул. — Подлая. Она там с любовником, с Борисом этим. А я тут жду. Ах, Лизочка, если бы ты знала. — Он громко заплакал, беспомощно вздрагивая.
— Ну, Кроличек, Кроличек, не надо.
Он положил голову на ее плечо, все еще всхлипывая.
Лиза смотрела на его круглое, обвисшее, жалкое лицо. Она знала: ей следовало обидеться за мать. Но он был такой бедный. Он плакал, а Наташа сейчас поет, все слушают ее, любуются ею. Он тут, а она далеко.
Лиза обняла его за шею.
— Не надо плакать, — уговаривала она, гладя его редкие волосы, — мой маленький, кругленький, беленький Кроличек. Мой красивый, мой удивительный Кролик.
— Подлая она, подлая, — всхлипывал он.
Лиза вытерла ему щеки своей кружевной юбкой, носового платка, как всегда, не оказалось в кармане. Он постепенно успокаивался. Теперь он только вздыхал жалобно. Голова его тяжело лежала на Лизином плече.
— Кроличек, я хочу спать. И вам тоже пора.
— Нет, нет, — вдруг быстро заговорил он. — Она не подлая, нет. Она чудная, она добрая, она благородная. Она все смеет. Она гордая. Она царица Савская. Ей молиться надо. Молиться. — Он выпрямился, тараща круглые, заплаканные, шалые глаза. — Она святая. Да, святая. Люби ее, Лиза. Чти ее. Я недостоин ее. Разве я смею ее осуждать? Хочется ей любовника иметь, и пусть.
Лизе стало скучно.
— Кроличек, идите домой.
— Домой? Хорошо. — Он встал и, не прощаясь, быстро, как шар, покатился по дорожке.
— Ничего не говори ей, — крикнул он, открывая калитку, и покатился дальше.
Лиза взглянула на качающийся легкий месяц, на верхушки сосен, глубоко вздохнула, не то от усталости, не то от грусти, и вошла в дом.
«Спать, скорее спать. Уже, наверное, шесть, а Коля еще у Одэт».