— У того, кто написал на тебя жалобу, есть доказательства. В противном случае ты бы не стояла здесь.
— И какие, чёрт возьми, это доказательства? — взрываюсь я, выходя из оцепенения. — Я и месяца не проучилась здесь. Откуда мне, по-вашему, взять экзаменационные задания?!
— Вот это совет и будет проверять, — сухо произносит Амбридж.
— Совет?! — Я оглядываюсь по сторонам. — Совет, который чуть не отправил меня на принудительную терапию без каких-либо на то оснований?!
— Я не знаю, о чём ты говоришь. Совет университета избран общим голосованием, и у меня нет оснований ему не доверять. А вот студентке, на которую с первого дня одна за другой поступают жалобы, — есть.
Я пытаюсь вдохнуть, но не выходит. Я привыкла думать, что люди, имеющие отношение к сфере образования, наделены особой мудростью и высокими моральными качествами. Но эта мерзкая тётка ничем не отличается от быдловатых мажоров, которые кичатся деньгами родителей и их связями. Нет, она гораздо хуже, потому что закрывает глаза на происходящий беспредел.
— Вы не можете не знать о иерархии между студентами, — в отчаянии шиплю я. — Вы прекрасно понимаете, почему именно на меня, как вы выразились, одна за другой поступают жалобы. Вы считаете нормальным, что в университете прямо под вашим носом процветает рабовладельческий строй?
— Я сказала всё, что хотела, — отрезает деканша. — Тебя оповестят об исходе разбирательства. Можешь идти.
Словно в тумане я поворачиваюсь к выходу. Перед глазами встаёт воодушевлённое лицо мамы, когда она говорит, что гордится мной. Но что я могу сделать против сфабрикованного обвинения? Где искать справедливость, если сам декан университета не заинтересован в правде?
В коридоре, как назло, собралась целая толпа. Хотя о чём я? Все они пришли сюда намеренно, чтобы лицезреть, как система раздавит непокорную новенькую.
Ещё никогда я так не была близка к тому, чтобы разреветься на публике. Не потому, что я слезливая слабачка, а от вопиющей несправедливости. Так нельзя… Нельзя обращаться с живыми людьми. Я не имею меньше человеческих прав только потому, что у моей семьи недостаточно денег.
— Снова нарушаешь закон, Лия? — раздаётся знакомый гнусавый голос. — Очень непредусмотрительно с твоей стороны.
Глядя в ухмыляющееся лицо Морозова, я думаю, что если реинкарнация действительно существует, то лучшее, что светит ему в следующей жизни — это родиться мокрицей. Какая-нибудь домохозяйка при взгляде на него брезгливо скривится, со всей дури лупанёт по башке тапком и смоет в унитаз.
— Ты полный придурок, в курсе? — цежу я, наплевав на тон и выражения. Какая к чёрту разница, если меня всё равно отчислят? Последнее — лишь вопрос времени.
Почуяв запах крови, толпа начинает возбуждённо гудеть.
— Что ты сказала, дешёвка? — рычит Морозов.
— Я сказала, что ты перекачанная груда мяса в безвкусной толстовке, не имеющая ни малейшего понятия о чести и достоинстве, — выплёвываю я. — Что ты теперь сделаешь? Обвинишь меня в поджоге университета?
Побагровев, Морозов угрожающе шагает ко мне. Внутренности сжимаются от ужаса. Он выглядит так, словно готов меня ударить.
— Отойди от неё, — звучит громко и требовательно.
Резко повернувшись на голос, я вижу Леона. Его лицо напряжено, взгляд мерцает.
— Не вмешивайся, — шипит бугай, отрывая взгляд от меня. — Ваша прислуга перешла все границы и должна быть наказана.
— Я думаю, что границы перешёл ты, — подчёркнуто нейтральным голосом парирует Леон. — И тебе пора остановиться.
С неохотой отступив от меня, Морозов саркастично смеётся.
— Ты прекрасно знаешь, как здесь всё устроено. Тот, кто намеренно не следует правилам, должен быть готов к последствиям.
Леон переводит взгляд на меня, и я отчётливо вижу в его глазах борьбу. Он словно не хочет вмешиваться, но и стоять в стороне тоже не может.
— То есть, ты признаёшь, что намеренно подставляешь Лию?
— Брось, — в голосе Дениса звучат миролюбивые ноты. — Мы все знаем о твоих принципах. Так для чего вести этот бесполезный диалог?
Тимур подходит к Леону, осторожно трогая его за плечо.
— Леон, Дэн прав. Это не твой конфликт. Ты всегда держался в стороне, и тебя уважают за это. Пусть так и остаётся.
Моё сердце готово выпрыгнуть из груди. Наверное, так ощущают себя приговорённые к казни, уповающие на чудо.
— Так и есть, — соглашается Леон. — Принципы на то и принципы, чтобы им не изменять. Но эта девушка живёт в нашем доме, и я чувствую за неё ответственность.