Когда-то, лет сорок назад, эти дома, что называется, реконструировали и из бараков сделали многоквартирными. Тогда люди были и этим довольны. Сейчас за домами никто не следит. Железная дорога, которой пока еще официально принадлежат дома, от них отказывается, пытается спихнуть ветхий жилой фонд городу. Город упорно не хочет принимать жилье, которое практически относится к категории списанного под снос – осталось только оформить это документально. Когда был последний ремонт – жильцы не помнят и не надеются, что он когда-нибудь будет, а коммунальщики в новом ремонте не видят смысла – дома стоят в санитарной зоне железной дороги. Стены год от года ветшают, обваливаются целыми кусками. Кровли текут постоянно. Все потолки на вторых этажах напоминают грозовые тучи с разводами…
Санек выруливает к этим домам. Наклоняется вперед, чтобы лучше видеть. Дорога такая, что застрять немудрено – никто не ездит, следовательно, никто не чистит. А Санек – водитель неопытный, зачем-то часто газует, вместо того чтобы еле-еле трогать педаль акселератора, и колеса пробуксовывают в высоком грязном снегу, образовывают ледяную корочку, с которой трудно съехать. Тем не менее пробраться к крайнему дому ему удается. Он останавливается у полуобвалившегося, с мутными разводами по штукатурке торца, вспотевший, словно он своими собственными крепкими плечами двигал родимую «копейку».
– Ну, ты – вездеход… – говорит Стас то ли с ехидством, то ли с восхищением.
В этом пустынном маленьком дворике Санек даже не закрывает машину. Не от кого, да и возиться со сломанным замком не хочется…
– Проснулась хоть она… – не спрашивает, а опасливо предполагает возможный отрицательный вариант Стас.
– Разбудим…
– Не откроет… Ее будить… Сам знаешь как… Бабка выскочит… На всю улицу ора не оберешься… – Стас уже знаком с ситуацией не понаслышке. – Летом раз кипятком нас чуть не обварила… С чайником вылетела…
– Ладно… – Санек обреченно вздыхает. – Идем, что ли…
Они отодвигают – не открывают, а именно отодвигают висящую на одной петле дверь подъезда. На удивление, в подъезде даже горит свет. Поднимаются по деревянной исшарканной лестнице на второй этаж. Стас звонит. Лидка открывает быстро. Словно за дверью стояла. В шикарном ярком халате, яркая, чуть ли не праздничная, она смотрится неуместной в прихожей грязной коммунальной квартиры. Словно случайный человек, просто по необходимости заглянувший с подиума дома моделей. И даже накрашена, как на сцену. Тем не менее скучно смотрит на парней и распахивает дверь шире.
– Заходите… Не разувайтесь в коридоре… Там… – машет Лидка на дверь своей комнаты.
На кухне кто-то гремит посудой. За закрытой дверью не видно, кто.
– Бабка? – шепотом спрашивает Стас, стараясь скорее прошмыгнуть в комнату.
Лидка усмехается и кивает:
– Чайник кипятит…
Дверь она за собой закрывает плотно и даже поворачивает круглую ручку замка.
– Чего пожаловали? Надыбали, наконец?..
Она в курсе всех событий. Более того, сама идея дела первоначально созрела именно у нее в маленькой симпатичной и циничной головке. Сначала вроде бы предложила полушутя. Потом шутка стала заинтересованным разговором с возможностью неплохо зарабатывать в условиях, когда кавказцы и среднеазиаты наводняют российские города, как саранча. Подробности разрабатывали все вместе. Потом чаще без нее, чтобы не сильно зазнавалась и не требовала себе слишком много. Таким образом договорились, что все заработанное делится на равные части. Сама Лидка думала только привлечь парней и с их помощью основательно потрясти черных. Они сообразили, что в доле с ментами дело будет более надежным. Тогда уже можно не просто потрясти, а вытрясти полностью…
– Надыбали… – у Санька голос торжественный. – Таких красавцев…
– Красавцев не надо… Красавцев мне жалко будет… Я мужской пол люблю, за исключением вас… Были бы вы красавцами, и вас любила бы… Мне поносатее подавай, и чтоб по-русски плохо говорили…
– Вот разговаривать с ними пока не пришлось… – говорит Стас. – Но ребята не из самых бедных, и квартиру мы с них сдерем… Ты готова?
– Я всегда готова… – с гордостью говорит она.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Статья в интерактивной энциклопедии Брокгауза и Ефрона оказывается довольно подробной, хотя и основательно устаревшей. Естественно, там ничего нет о современном облике города и уж подавно о ядерном центре. Обновления сведений и дополнений интерактивная энциклопедия не предусмотрела.
– Толку от такой информации, похоже, мало… – решает Басаргин, впрочем, без особого огорчения, поскольку он не успел еще стать даже болельщиком в противостоянии «синих» и «зеленых», хотя и оказался слегка вовлеченным в подготовку одной из сторон. – И запросить Лион мы тоже не можем. Нас справедливо обвинят в шпионаже…
– Относительно шпионажа – может быть… А что касается «Брокгауза и Ефрона»… Не скажи… – не соглашается Сохно. – Мне кажется, от этого диска очень много толку… И даже ничего запрашивать не надо…
– Есть мысли? – интересуется Сохатый.
– Мысли к нему еще за столом пришли… – за Сохно отвечает Кордебалет. – Толя обещал, что после первой рюмки у него остановятся ненужные мысли и соответствующе начнет работать голова… В подходящем режиме… Я так понял, что она заработала в тройном размере, поскольку он принял три рюмки…
– Четыре… – поправляет его Сохно, любящий точность.
– Значит, четыре мысли о возможности активно работать в заданном направлении… – предполагает полковник Согрин лучший вариант.
– Нет… Мысль только одна, но я готов поспорить, что она вчетверо лучше любой другой… – Сохно хлопает Доктора Смерть по плечу, прося освободить место за компьютером. И хотя в одной руке Доктора поместятся две руки Сохно, не сказать, что жест остается Виктором Юрьевичем незамеченным.
Доктор неохотно покидает кресло. Садиться на стулья он не любит из опасения, что в любой момент может свалиться, а стоять при его росте тоже не слишком комфортно, потому что Доктор всегда ощущает, что вот-вот заденет за что-нибудь головой. Но все же встает. Сохно щелкает мышью, отыскивая нужные страницы.
– Вот! – говорит он торжественно. – Смотрите…
Доктор Смерть через плечо подполковника читает статью вслух.
– Ну и что – монастырь? – не понимает Басаргин. – Ну и что – восемнадцатый век?..
– Восемнадцатый век меня интересует мало… – соглашается Сохно. – Сам монастырь интересует постольку-поскольку… Как возможность проявления собственного высокодуховного интереса. Теперь смотрите сюда…
Он открывает систему поиска и набирает имя.
– Никодим Столбовский… – спрашивает Ангел. – Это кто?
– Святой… – объясняет Сохатый, известный знаток всего эзотерического. – Канонизирован только недавно. Был последним настоятелем того самого монастыря. Его большевики расстреляли в двадцать первом году… Говорят, умел читать письма, не раскрывая их… Ходили слухи, что в задумчивости мог левитировать, хотя сам этого даже не замечал… Стоит, думает, и вдруг – плавно парит над землей… До минуты в воздухе висел… В народе прославился тем, что наложением рук вылечивал любую болезнь… Даже тех больных, от которых врачи напрочь отказывались… А в основном такие к нему и приезжали…
– За это и расстреляли… – убежденно говорит Пулат. – Кого-нибудь не того, кого надо было, вылечил или не вылечил того, кого следовало… Или даже – просто за такие слухи… В те времена тотального материализма, помните, даже слухи признавались вредными и подлежали уничтожению…
– Не помню… Но верю… Вот… – Сохно опять привлекает внимание к монитору. – Никодим Столбовский… Похоронен на сельском кладбище недалеко от Столбова… Деревня Бережок…
– И что? – спрашивает полковник.
– Я недавно где-то читал, что еще в советские времена эта деревня стала частью города… И к могиле святого Никодима все время идут паломники. Поговаривают, что даже его могила исцеляет от недугов… Это идеальная зацепка для проникновения в запретную зону…