Доныне Елизавете удавалось держать парламент в узде путем использования предоставленных ей законом и традицией властных полномочий. Она накладывала вето на законопроекты, она следила за тем, чтобы выборный спикер палаты общин в любых спорных вопросах занимал сторону короны, она даровала свободу слова парламентариям только на том условии, что они неизменно будут оставаться верными долгу, а долг состоял в почитании и уважении королевского звания. При малейших попытках нарушить это условие Елизавета призывала спикера и примерно его отчитывала, почти прямо давая понять, что может и вовсе лишить парламентариев этой самой свободы слова да и иные, посуровее, меры принять в случае неповиновения и изменнических высказываний.
Тем не менее, хотя оппозиции в парламенте королеве опасаться не приходилось, в решении финансовых вопросов, особенно если речь шла о непредвиденных расходах, она вынуждена была считаться с позицией членов обеих палат, и вот осенью 1566 года парламентарии, преисполненные отчаянной решимости разобраться наконец с вопросом о престолонаследии, замыслили пустить в ход все имеющиеся в их распоряжении финансовые рычаги давления на королеву.
Не далее как несколько месяцев назад все были напуганы очередным тяжелым заболеванием Елизаветы. Лихорадка, замечает один современник, трепала ее так сильно, что в великий страх пришла вся Англия, ожидая неизбежного конца. Елизавета снова выкарабкалась — но надолго ли? Чтобы не ввергнуть страну в хаос, она на случай повторения подобного должна назвать имя либо будущего своего супруга, либо наследника трона. Таково было общее мнение парламентариев, готовых, дабы побудить королеву сказать-таки свое твердое слово, даже к тому, чтобы пойти на понижение налогов.
Ситуация тогда особенно обострилась, ибо к 1566 году все три основные претендентки на трон уже вступили в брак: Мария Стюарт вышла за Дарили, Екатерина Грей — за сына Эдуарда Сеймура, а Мария Грей, «эта коротышка, карлица и уродина», соединилась всего лишь год назад с начальником королевской гвардии Томасом Кейсом. Брак этот, по словам Сесила, несчастный, немыслимый и даже комический был, ко всему прочему, тайным.
Взбешенная Елизавета бросила свою кузину Марию в одну тюрьму, а здоровенного гвардейца в другую (Марии предстоит оставаться в заточении до тех пор, пока она не станет вдовой, а потом, уже на воле, впасть в нищету, хотя по закону, то есть согласно завещанию Генриха VIII, она по-прежнему будет считаться претенденткой на трон). Время не смягчило и далеко не родственных чувств, что испытывала Елизавета в отношении другой своей кузины. Екатерина, ее муж и двое маленьких детей пребывали в Тауэре, в темном и холодном помещении, обставленном несколькими колченогими стульями да кроватями с драными покрывалами, — вот и все, на что расщедрилась Елизавета. Когда Лондон настигла чума, семью (впрочем, о том, что они, хоть и в заточении, живут вместе, знали немногие) перевели в другое место, но и здесь условия жизни были далеко не на высоте. Екатерина потребовала, чтобы ей вернули обезьянок и щенков, а тюремщик жаловался, что они рвут в клочья одежду и гадят на пол.
Еще до официального открытия сессии парламентарии начали сеять смуту, распространяя по городу листовки, долженствующие возбудить народ против королевы и Сесила. В первый же день сессии достопочтенные члены парламента перессорились друг с другом, решая, какую же тактику лучше избрать. Дело дошло чуть ли не до драки. Елизавета велела своим советникам поговорить с ними, успокоить, заверить, что руководствуется она, как всегда, лучшими намерениями. Но утихомирить разъярившихся членов палаты общин было нелегко, более того, им и собратьев из палаты лордов удалось привлечь на свою сторону в решении животрепещущего вопроса о престолонаследии.
Узнав об этом, Елизавета пришла в ярость. Если от нее отвернулась палата лордов, то виноват в этом ее лидер, герцог Норфолк. Разговаривала с ним в эти дни королева сквозь зубы и в конце концов прямо назвала изменником. Пембрук пылко встал на его защиту. Нельзя, убеждал он Елизавету, так унижать его, ведь герцог, как, впрочем, и все остальные, озабочен лишь благом королевства, отсюда и все его советы, и если ее величество не склонна им следовать, все равно долг герцога высказать их.