«Королева в восторге от Алансона, а он от нее», — грустно отмечал испанский посол Мендоса. Ей приятно его обращение, нравятся его манеры, да и внешность, кажется, отнюдь не отталкивает. Короче говоря, «он сделался для нее единственными мужчиной». Если Симье стал ее Обезьянкой, то Алансон — Лягушонком. Он даже подарил ей брошь с намеком на это прозвище — на золотом цветке золотой лягушонок с головой герцога.
Тех людей при дворе, что обычно дергают за ниточки и потому всегда знают, что вокруг происходит, тайные встречи парочки приводили в совершенное отчаяние. Даже членов Совета ни во что не посвящали. Им просто приходилось делать вид, будто ничего не происходит, хотя своего отношения к брачным планам королевы, весьма их тревожившим, никто из них не скрывал. Тот факт, что Елизавета лично вела дела с Алансоном и Симье, уже сам по себе свидетельствовал о беспрецедентно серьезном характере переговоров. «Многие из тех, кто при одной мысли о возможности такого брака только улыбался, теперь вынуждены признать, что, судя по всему, к нему именно дело и идет», — писал Мендоса.
Елизавета же буквально наслаждалась происходящим, всеми его деталями — отчасти потому, что ей было просто интересно, отчасти потому, что хотелось позлить советников. Она использовала Алансона в качестве наживки — например, устраивая бал для придворных, прятала герцога, но так, что всем было видно, за шторами. И танцевала словно бы специально для него — с большей легкостью и подъемом, чем обычно, — и, ловя его взгляд, подавала тайные сигналы, тем самым опять-таки привлекая всеобщее внимание к герцогу.
Само сватовство, атмосфера тайны, ну и любовные знаки внимания со стороны вполне симпатичного, как выяснилось, юного герцога все стремительнее влекли Елизавету к естественному финалу. Она видела в Алансоне «Защитника свободы бельгийцев против испанской тирании» — титул, дарованный ему нидерландцами. Он был невысок ростом, но крепок духом; разве не заявил он — в ответ на слова о том, что французы никогда не признают его своим королем, если он женится на Елизавете, — что всякий, кто воспротивится этому браку, — его враг?
Надо выходить замуж, повторяла она себе. А коли надо, то пусть ее избранником будет этот мужчина. Места для кривых ухмылок и иронических замечаний в собственный адрес («Как раз в моем возрасте только и толковать о браке», — бросила она всего несколько месяцев назад) не осталось. Пора было окончательно приводить в порядок брачный договор.
Прибыл Алансон почти тайно, но прощалась с ним Елизавета на виду у своего окружения и, как рассказывают, очень нежно. Она подарила ему красивую драгоценность, а герцог в ответ надел ей на тонкий палец бриллиантовое кольцо стоимостью не меньше чем в десять тысяч крон. Отголоски недавнего ухаживания слышны были еще долго. Неделями после отъезда герцога Елизавета говорила о его великих достоинствах, замечательных качествах и даже упоминала о праведности Екатерины Медичи, о которой раньше иначе как с крайним отвращением не отзывалась, — и в личном, и в политическом плане.
Брошка с лягушонком сверкала у нее на шее, бриллиантовое кольцо — на пальце. Ну а сама Елизавета, тщательно подбирая слова, сказала так: «Я не против того, чтобы иметь его своим мужем».
Глава 27
Король французский, постой, не спеши
К английскому брегу стремить корабли!
Анжуйский герцог, постой, не греши
Мечтать о паденье английской земли!
До гроба, до смертного часа верны
Мы королеве одной,
Ей отдаем и силу, и честь,
И верный английский дух.
Правьте, французы, в краю родном,
В край не вторгайтесь чужой,
Ибо судьба вам — огонь и меч,
Выбор — одно из двух!
Не успел Алансон отправиться домой — и с дороги, сначала из Дувра, а потом из Булони, послать своей Елизавете в общей сложности семь любовных писем, — как в Англии была обнародована брошюра, изображающая его типом расчетливым и растленным.