– Иди домой, Ясмин, – говорит Сол, и голос его дрожит от гнева. – Сейчас же.
Она забирает у меня замок и ключ и прячет в останках своего живота.
– Пока что мы пощадим тебя, сестрица-не-наша, и посмотрим, оправдаешь ли ты ожидания. Вера в лучшее не в нашей природе, но все же нам любопытно.
Ясмин растворяется в воздухе, но кровь на обивке исчезает не сразу. Я жду, пока испарятся последние ее следы, и осторожно смотрю на Сола. Наверняка присутствие Ясмин только больше его рассердило, ведь она служит доказательством тому, что связь, которой так желал Нотт, все еще есть между нами. Я жду очередной вспышки гнева и изрядно удивляюсь, когда ее не происходит.
Проходит минута, затем еще одна, и наконец я произношу:
– Поведу я. В таком состоянии за руль тебе лучше не садиться.
Ему хватает ума не спорить. Мы обходим капот, чтобы поменяться местами, но вдруг Сол железной хваткой ловит меня за локоть. Я поднимаю взгляд на него, но Сол смотрит прямо вперед. Я жду, что он что-нибудь скажет – что угодно. Судя по выражению лица Сола, он жаждет излить в слова очень много ненависти. В конце концов он выпускает меня и идет дальше к пассажирской двери. Я наблюдаю за Солом, пока он не захлопывает ее за собой, и гадаю: может быть, это мне стоило попытаться его ободрить, пусть и тщетно. Впрочем, ничего нового сказать я все равно не смогу, поэтому прикусываю язык и иду к водительскому креслу.
Четыре мили спустя я выбираю другой способ его утешить:
– Если бы мне сегодня предстояло встретить Фараона впервые, что бы мне стоило о нем знать? – Сол не отвечает, и я пробую иную тактику: – Что тебе в нем нравится?
– Все.
Я сдерживаюсь, чтобы не съязвить, и устало говорю:
– Сол.
– Все, – повторяет он.
Сол говорит это так спокойно и уверенно, что я осмеливаюсь отвести взгляд от дороги и посмотреть на него. При мысли о своей второй половине он заметно расслабляется, и не знай я Сола хорошо, подумала бы, что край его губ тронула улыбка. Сейчас он даже выглядит на свои восемнадцать, что случается очень редко, и я снова вспоминаю, что Сол немногим старше Сиары. От мысли об этом у меня скручивает нутро, и я крепче сжимаю руль. Судя по тому, как напрягся Сол, он ощутил во мне этот прилив заботы. Мгновение проходит так же быстро, как настало.
– Эвелин, – тихо предостерегает меня Сол.
– Я ничего не могу с собой поделать, – напоминаю я. – Ты же еще так… юн.
– Я тебе не дитя.
– Ты мне не сын, – соглашаюсь я. – Но, может, я разрешу тебе стать моим младшим братиком.
– Гея, пошли мне смерть, – ворчит Сол.
Услышав этот суровый тон, я начинаю смеяться и поправляю прядь его волос.
– А я-то думала, у тебя нет чувства юмора. Если бы я знала, что Фараон дарит тебе не только тепло своего тела… нет, подожди, это как-то сомнительно прозвучало. Забудь. Ничего не говори. – Я тыкаю в Сола пальцем, а потом осмеливаюсь на него покоситься.
Я уже полдюжины раз отпускала шуточки насчет Сола с Фараоном, но не получала внятного ответа, и только теперь мне хватает духу спросить:
– Повезло тебе найти Сна-гея, да?
– Дело не только в везении, – отвечает Сол. – Кошмары и Сны рождаются друг для друга. Каждый из нас становится для партнера тем, в ком тот нуждается, чтобы выжить. В большинстве пар возникает плотская связь, но есть и те, что зиждутся на иных нуждах. Буря, к примеру, братья, а Тени нужен был отец. Я полагал, что твоим Кошмаром станет взрослый мужчина, который будет всегда верен тебе, что бы ему ни грозило. – Сол задумчиво смотрит на меня. – Но теперь подозреваю, что это скорее будет замена твоему ребенку.
Он будто потрошит меня этими словами, и я чувствую это так явственно, что даже прижимаю руку к животу. И удивляюсь, увидев, что крови на ней нет. И еще больше удивляюсь, когда слышу свой спокойный голос:
– Ребенка заменить нельзя.
Сол, похоже, хочет возразить, но я ничего не желаю слышать о психозе, который накрывает Сна при слиянии с Кошмаром. Я включаю радио и делаю погромче. Сол красноречиво смотрит на приемник, будто размышляя, не выключить ли его, чтобы завершить нашу беседу. Не знаю, почему он не делает этого, но, когда Сол покорно оставляет меня наедине с мыслями, я чувствую прилив скорее злости, чем облегчения.