Я словно вновь оказалась в Мэдтауне: все до единого нервные окончания охватывает боль. В ушах стоит оглушительный звон. Я медленно прихожу в себя, но лишь целую вечность спустя решаюсь взглянуть на ту змею, что это сказала. Я вцепляюсь себе в рубашку, пытаясь нащупать шрамы сквозь грязный хлопок. На короткий миг, клянусь, я чувствую дыру, которую когти Хранителей оставили во мне.
– Ты лжешь.
– Посссмотри ссссама, но тебе не понравитссся то, что ты увидишшшь.
Я спускаюсь вниз по камням так быстро, как только могу, стараясь не свернуть шею, и иду в пустыню.
Еще много миль я слышу змеиный смех.
Глава 13
Пустоши представляют собой бесцветную блеклую серость. Ни единого четкого края – даже в горах, которые виднеются вдали на горизонте. Все самую чуточку размыто, будто кто-то чихнул, когда пытался сфотографировать этот пейзаж. Но даже больше тревожит то, что здесь нет совершенно никаких звуков. Ветер не шумит, мои шаги не слышны на земле, вдалеке не поют птицы и не шуршат земные создания. Тишина давит на уши, и стоит мне кашлянуть, чтобы нарушить ее, как мой кашель оглушает меня саму.
Я мчусь вперед, пока не начинает колоть в боку, затем перехожу на бег трусцой, но, кажется, даже не двигаюсь с места. Костлявые деревья вдали как будто бы не приблизились ни на шаг, горизонт выглядит все так же. Змей и западных ворот у меня за спиной уже нет, и только это служит доказательством тому, что я прошла хоть сколько-нибудь. Не в силах сдержаться, я часто оглядываюсь, чтобы убедиться в этом, но каждый раз вижу, что на песке не остается моих следов, и быстро отвожу взгляд: слишком уж жутко мне становится. Остается только смотреть вперед и пытаться идти дальше.
Повсюду царит недвижное безмолвие, и мне страшно говорить вслух, но в тишине мысли звучат только громче:
– Она не Сон.
Быть того не может. Однако, хоть я и не позволяю себе допустить подобную мысль, но все же понимаю, что это могло бы стать логичнейшим ответом на самые важные вопросы: зачем Нотт рисковал угодить в плен, только чтобы забрать у меня Сиару, и каким образом он ухитрился столько времени прожить без Меридиан и без меня. Сол не раз повторял, что Кошмар не может взять себе в пару второго Сна, но Нотт пытался убить Фараона, а значит, желает научиться заменять Снов. Он оставил меня Солу и взял Сиару себе.
Я вспоминаю Никога, Ясмин, агонию, которая питает силы Сола, и от мысли о том, что с этим миром ребенка познакомил Нотт, из моего горла рвется истошный крик.
– Я его прикончу. – От этого резкого, хриплого обещания лучше мне не становится ни на йоту. Горизонт все так же неизменен, и, глядя на него, я визжу: – Я его прикончу!
Минуты растягиваются в часы, сливаясь в бессмысленный гул. Я иду и иду вперед, и в конце концов перестаю чувствовать собственные ступни, а голени и бедра начинают ныть при каждом шаге, и мне приходится их разминать. В иное время я уже сдалась бы, но ярость подталкивает меня вперед, а ненависть помогает переставлять ноги и не сходить с пути. Мне плевать, как сильно я устала и сколько еще мне придется идти до катакомб. Нотт втянул в эту магию нашу новорожденную дочь, и за это я убью его во что бы то ни стало.
Девять, десять часов я иду по Пустошам. Наконец боль в ногах чуть стихает, превратившись в глубокую усталость, и я изо всех сил стараюсь рассеять туман, который уже окутывает мой разум. Вспоминаю по названиям все коктейли, которые знаю, с ингредиентами и пропорциями, затем перечисляю своих посетителей и жильцов «Элизиума». Называю и произношу по буквам все пятьдесят штатов, без особой уверенности вспоминаю их столицы и считаю, пока не немеет язык.
Мир вокруг остается прежним.
Спустя почти день пути я начинаю засыпать на ходу. Сначала пытаюсь взбодриться, щипая себя за предплечья, порой даже до крови, но через пару часов этого становится мало. Я снова начинаю говорить сама с собой, но от усталости меня уже бесит даже собственный голос. Мне хочется просто мирно отдохнуть в тишине и покое.
Каждый раз, когда злость начинает брать верх, я шепчу имя Сиары. Этого хватает, чтобы напомнить мне о цели, – по крайней мере, пока что. Наверняка временами я засыпаю на минуту-другую, но тело продолжает идти, и это главное.
На второй день в Пустошах я замечаю движение. Еще не успев сообразить, что произошло, я бросаюсь бежать – назад, туда, откуда пришла. От удивления меня накрывает приливом бодрости и адреналина, но только через четверть мили я понимаю, от чего вообще убегаю. Я разворачиваюсь и иду обратно, лихорадочно оглядываясь в поисках того, что потревожило безлюдную пустыню.
Где-то между мной и вечным горизонтом движется фигура, и она становится тем больше, чем ближе я подхожу. Это женщина – она бродит кругами на цыпочках. Краем глаза заметив меня, женщина застывает и смотрит, как я приближаюсь.