- Вода ушла в трещину, - поправляет бантики Элли. – На самом деле, королей не поили, их держали в Источнике. Чем глубже, тем дольше спишь. Из-за землетрясения вода ушла в трещину, и все проснулись.
- Да? – удивляется старик. – Откуда ты знаешь?
- Птицы болтают…
Чаща становится гуще, ветки над головой ненадолго сплетаются в купол шатра. Старый Прем Кокус достает трубку, кресало, и во мраке вспыхивает огонек.
В воздухе плывет ароматный дым.
- Все беды от Прыгунов, - задумчиво говорит жевун. – То Огненного Бога призовут, то вулкан… Не сидится им, твердолобым. Даже до нас докатилось, у госпожи Гингемы рухнул дом! Она, конечно, волшебница, что с ней случится, но неприятно… Второй день разбирают завалы. Не слыхала?
- Нет, - зевает Элли.
- Ложись спать, - спохватывается старик. – Заберешься на сено? Я разбужу тебя за Мостом.
- За каким?
- Над Широкой Рекой, - хохочет Прем Кокус. – Лет триста стоит. Откуда ты такая взялась?
Элли смеется. Она хватает веревку и, проваливаясь в стог по самую щиколотку, поднимается к небу. Девочка отбрасывает в сторону желтую шляпу жевуна, грозит сверху Тотошке: «Пока нельзя». Потом ложится, раскинув руки и ноги.
В глазах у Элли отражаются звезды.
* * *
Элли идет в Изумрудный Город.
Топ-топ-топ - стучат башмачки.
Дорогу из желтого кирпича почти не видно в траве. Рядом трусит Тотошка. Сегодня шерсть друга блестит и лоснится, от острых зубов пахнет кровью. Что поделать, он действительно не ест яблок.
Из-под крупных лап волка то и дело выпрыгивают кузнечики.
Дорога заброшена. Ниже моста над рекой построили новую, как успел сказать жевун, безопасную. Старую, прежнюю, перекопали на полдня пути и засадили терновником.
Элли нашла бы ее с завязанными глазами.
Девочка подставляет лицо закатным лучам, улыбается островкам алых маков. Спящие бутоны поворачиваются на звук шагов и раскрываются, бросая в воздух пыльцу. Желтые крупинки едко пахнут лакрицей.
С каждым шагом цветов – и пыльцы - становится больше. Тотошка ворчит, усаживается на дорогу.
Элли целует его в мокрый нос:
- Я недолго.
Она чешет волка за ухом и спускается к маковому полю. В глазах рябит от красного с желтым. Приветственные хлопки бутонов оглушают, как выстрелы пушки Дина Гиора.
- Ну будет, будет, - закрываясь руками, смеется Элли. – Я тоже скучала.
Девочка пробирается среди цветов, стряхивает с плеч лепестки. Под башмачками хрустят чьи-то кости. Кажется, птичьи, но может быть и оленьи. В их хруст вплетается жалобный вой:
- Э-э-э-и-и-и… Э-э-э-и-и-и…
Элли пытается повернуться на плач, но цветочные фейерверки ее ослепляют.
- Хватит! – просит Элли, а после кричит:– Прекратите!
Голос девочки несется над полем, ударяется о холмы и возвращается, шквальным порывом пригибая маки к земле.
Канонада стихает. Желтый туман унесло. Он больше не скрывает ни солнца, ни – совсем рядом – старого пугала.
- Э-э-э-и-и-и…
Пугало извивается, пытаясь сорваться с шеста. Его руки привязаны к перекладине и для верности прибиты гвоздями. Такие же веревки стянули ноги. Непогода смыла нарисованные глаза, изорвала камзол – сплошные лохмотья, - но хуже всего его рот. Кто-то стянул разрез черной ниткой, лишив пугало голоса и еды.
- Страшила… - глядя вверх, шепчет Элли. - Что они с тобой сделали?..
Элли отталкивается от земли и взлетает. По-настоящему, не так как Гудвин. Она распутывает веревки, вырывает из дерева гвозди. Страшила падает в цветы и дрожит.
- Э-э-э-и-и-и…
Элли опускается рядом. Она переворачивает Страшилу на спину, брезгливо вытягивает из его рта суровую нитку – будто червя. Укусив палец до крови, девочка выводит на мешковине круглые глупые глаза.
Страшила моргает – и воет, уткнувшись в ладони своей госпожи.
Элли уже не смеется.
* * *