Аббатство, где принял постриг Абеляр, несомненно, относилось к числу тех монастырей, что настоятельно нуждались в проведении реформ. «В аббатстве предавались всем видам распутства, что свойственны мирской жизни. Сам аббат был первым среди всех только лишь в распущенности и развращенности нравов».
Таково тогда было положение дел во многих монастырях, к тому же и богатство Сен-Дени способствовало всеобщей распущенности братии. Надо сказать, что вся история монастырей в период феодализма вплоть до XIV века состоит из отдельных реформаторских движений, в результате которых монастыри на время становились тем, чем они должны были быть; когда же эта тяга к реформированию угасла, монастыри постепенно начали приходить в упадок, и сам образ монашеской жизни почти полностью деградировал в так называемую эпоху классицизма, то есть в XVII–XVIII веках. В Сен-Дени настоятельно требовалась реформа, и это было очевидно. Абеляр отчетливо сознавал ее необходимость: «Я не раз восставал против их греховной распущенности и постыдных излишеств, не раз возвышал свой голос как с глазу на глаз, так и во всеуслышание». Но его пылкое рвение реформатора не нашло ни в ком отклика. Вероятно, он выглядел в глазах своих новых собратьев несносным человеком с крайне неуместными воззрениями, тем более неуместными, что его новоявленная добродетель и благочестие возникли столь внезапно, вслед за общеизвестным скандалом и потому вызывали лишь безмерное удивление; кстати, все понимали, что Абеляр теперь сам, так сказать, оказался совершенно в «безопасном положении», ибо никаким соблазнам он был уже неподвластен, и потому с такой легкостью обрушивал свой гнев на слабости других! Короче говоря, усердие в призывах к добродетели этого монаха, чьи похождения еще вчера были на слуху у всего Парижа, выглядело весьма подозрительным. Так могли ли монахи, гораздо дольше, чем он, ведшие образ жизни, свойственный монастырям, допустить, чтобы он учил их праведности?
В действительности — и вся последующая жизнь Абеляра служит тому доказательством — усердие его в желании реформировать монастырскую жизнь в конкретной обители объяснялось совершенно искренним порывом, порожденным внутренними изменениями в душе и психике. Ужасное испытание, которому он подвергся, могло вызвать у него резко отрицательную реакцию к внешнему миру, уход в себя. Однако этого не произошло, напротив, он признал наказание справедливым, принял его полностью и сразу. Более того, он принял постриг и ушел в монастырь в силу стечения обстоятельств, не ощущая призвания быть монахом, но он стал им: именно монашеское одеяние, то есть сам факт ношения этого одеяния и превратил его в монаха.
«Что бы ты ни делал, даже если ты подчиняешься приказу, если ты делаешь это, если ты того желаешь, будь уверен, что это послужит к твоей пользе».
Это изречение, которое Абеляр записал в числе прочих изречений, составивших свод правил для его сына, стало правилом и для него самого. В этом и состоит его величие. В другие времена его станут воспринимать как поборника свободомыслия. Это вполне справедливо и правильно; сначала он воспользовался свободомыслием для того, чтобы внутренне принять ту трагическую ситуацию, в которой он оказался. Кстати, если уж мы заговорили о внутренней трансформации Абеляра, то можно вспомнить удивительное превращение, случившееся с еще одним очень известным человеком, современником Абеляра. Речь идет о Томасе Бекете, ведь этот страстно любивший роскошь и пышность канцлер короля Англии, будучи возведен в сан архиепископа Кентерберийского благодаря благоволению к нему государя и повелителя Британии, так сильно изменился, что почти мгновенно превратился в настолько же благочестивого, бедного и преданного служителя Божьего, насколько прежде он был энергичным, деятельным государственным деятелем, богатым, щедрым и предупредительным к желаниям короля. Подобные примеры характерны для эпохи, когда высоко ценили совершенство во всем и во всем стремились к абсолюту.
Но если у нас такое внутреннее превращение Абеляра, чья искренность, подтвержденная всей его дальнейшей жизнью, не вызывает сомнений, то с монахами, его собратьями по монастырю, дело обстояло иначе: рвение новичка их задевало, в чем-то ущемляло, в чем-то оскорбляло, причиняло беспокойство и мешало. Его усилия по осуществлению реформы монастырской жизни окончились поражением; кстати, реформа все же будет проведена, но несколько позднее, осуществит ее Сугерий под влиянием Бернара Клервоского. Бернара ожидает успех там, где Абеляр потерпел поражение, и это будет первое столкновение этих двух мужчин, которых сама жизнь в весьма драматических обстоятельствах противопоставит друг другу. Но ни тот, ни другой об этом пока еще не знали, и сам Абеляр ограничился тем, что подвел плачевный итог: «Я сделался ненавистен и непереносим для всех».