Елена проснулась с ощущением острой тревоги. Что-то должно было произойти, что-то связанное с институтом, с экспериментом, с её ребенком. Что-то, что могло иметь катастрофические последствия.
Она немедленно начала записывать всё, что помнила, пытаясь систематизировать фрагментированную информацию, найти в ней логику, последовательность. Что именно пыталось сказать ей это сознание? Какое будущее оно видело, и можно ли его изменить?
Утром Елена чувствовала себя странно – физически истощенной, но ментально гиперактивной. Мысли текли быстрее обычного, связи между концепциями формировались моментально, интуиция работала на невероятном уровне.
Доктор Петрова заметила это сразу, когда пришла для утреннего обследования.
– Вы выглядите… измененной, – сказала она с беспокойством. – Что-то случилось?
– Я не уверена, – ответила Елена. – Но я думаю, что начинаю понимать, что происходит. И это… пугает меня.
Она рассказала о своем последнем сне, о концепциях, которые пыталось передать ей сознание плода, о квантовом разрыве и его потенциальных последствиях.
– Это звучит как… апокалиптический сценарий, – медленно сказала Петрова. – Вы уверены, что это не проекция ваших собственных страхов?
– Я не могу быть полностью уверена, – признала Елена. – Но данные мониторинга показывают паттерны, которые соответствуют реальному информационному обмену. И эти паттерны становятся всё более интенсивными, всё более структурированными.
Петрова задумалась.
– Что вы собираетесь делать с этой информацией?
– Я не знаю. Рассказать Ларину? Но если то, что я видела, верно, если институт каким-то образом связан с этим потенциальным разрывом… могу ли я доверять ему?
– А кому вы можете доверять?
Елена думала об этом весь день. Кому она могла доверить информацию, которая звучала бы безумно для любого, кто не был знаком с квантовой физикой и теориями сознания? Кто поверил бы, что нерожденный ребенок, развивающийся с ускоренной скоростью под влиянием экспериментальной технологии, мог воспринимать вероятностные линии будущего и предупреждать о потенциальной катастрофе?
Вечером в её комнату неожиданно вошел Кузнецов – впервые без сопровождения Ларина или Михаила.
– Доктор Соколова, – он кивнул с формальной вежливостью. – Как вы себя чувствуете?
– Нормально, спасибо, – Елена внимательно наблюдала за ним. – Чем обязана визиту?
Кузнецов сел напротив неё.
– Я хотел поговорить с вами о данных мониторинга. Особенно о тех паттернах, которые указывают на… темпоральные аномалии.
Елена напряглась.
– Вы разбираетесь в квантовой физике, директор Кузнецов?
– Достаточно, чтобы понимать потенциальные последствия того, что мы наблюдаем, – он сделал паузу. – Доктор Соколова, я знаю о вашей теории квантовых состояний сознания. И о возможности нелинейного восприятия времени, которое она предполагает.
– И что вас интересует в этой теории?
– Её практические приложения, – прямо ответил Кузнецов. – Если сознание действительно может воспринимать вероятностные линии будущего, предвидеть потенциальные исходы… это имеет огромное стратегическое значение.
– Для кого?
– Для государства, для национальной безопасности, – Кузнецов наклонился вперед. – Мы живем в неопределенном мире, доктор Соколова. Экологические кризисы, политическая нестабильность, технологические угрозы. Способность предвидеть критические точки, принимать решения на основе знания вероятных исходов… это не просто преимущество, это необходимость для выживания.
Елена внимательно изучала его лицо.
– И вы считаете, что мой ребенок обладает такой способностью?
– Не в полном смысле, конечно. Не сейчас. Но данные указывают на формирование нейронных структур, которые теоретически могли бы поддерживать такое восприятие. И на квантовую запутанность между вашим сознанием и сознанием плода, которая создает канал для передачи информации.
– Информации из будущего?
– Из вероятностных линий будущего, – уточнил Кузнецов. – Не детерминированных, а потенциальных. Но с разной степенью вероятности.
Елена молчала, обдумывая его слова. Кузнецов, казалось, понимал теоретические аспекты лучше, чем она ожидала. Но что это значило для её ситуации?
– Чего вы хотите от меня, директор Кузнецов?
– Откровенности, – ответил он. – Ваши сны, ваши субъективные переживания… они содержат информацию, которую наши приборы не могут полностью зафиксировать. Информацию, которая может быть критически важной.