Пугачёв глядел на эти обомшелые избёнки, глядел на огромный погост, густо утыканный крестами, как донские плавни тростником, и его сердце сжималось. И потому, что больно сжималось сердце, в голове Емельяна Иваныча крепла мысль, что дело его свято.
Обратной дорогой Пугачёв со свитой ехал шагом. Миша с отцом Иваном тащились на телеге, запряжённой парою. Поп, телега и лошадки в сравнении с Мишей казались игрушечными. Окружённый мастеровыми, Емельян Иваныч был в праздничном настроении и вёл с ними беседу. Яков Антипов сказал:
— Как приедем, покажу тебе, ваше величество, одну штуку. Тимофей Коза сварганил, таясь ото всех, особливо от Мюллера. Только я один знаю.
— Да, други мои, — кивнув головой Антипову, проговорил Емельян Иваныч. — Коза немал человек, такие люди в редкость, им цены нет. Поберегать его надо. Как придёт он в память, пускай замест немца становится. А этого самого Карла Иваныча закиньте в степь, пускай к королю Фридриху ползёт, раз иноземец похваляется, что есть он его подданный.
На заводском дворе тоже шло веселье. Работный люд гулял вместе с яицкими казаками. Было шумно, весело, но не пьяно.
День погас. Вечерело. Яков Антипов велел слесарю прихватить инструмент, чтоб вскрыть замок на амбарушке механикуса Козы. Когда же приблизились вчетвером к амбарушке, усмотрели, что ворота в неё отперты.
— Глянь! — вскричал Антипов. — Сам Тимофей Иваныч здесь, нашёлся друг сердешный…
Распахнули ворота, но Козы в амбарушке не приметили. Темновато там. Посредине громоздилась какая-то станина с небольшими пушками. Подошёл Миша и всю станину выкатил наружу. Люди увидали на снегу нечто неожиданное. Большой, сколоченный из байдаку и брусьев деревянный круг, диаметром около сажени, лежал горизонтально на катках и легко мог, как карусель, вращаться в одну сторону — справа налево. На круге, на равном друг другу расстоянии, были размещены восемь малых пушек. Антипов залез в широкую прорезь круга и стал вместе с пушками неспешно вращать его, поясняя:
— Вот надёжа-государь, смотри. Допустим, все пушки заряжены. Первая пальнула, круг маленько повёртывается. Вторая пальнула, круг опять повёртывается. Вот и третья. А в это времечко первую да вторую уже заряжают. А как из восьмой пальнут, уже первая снова к стрельбе сготовлена. И таким побытом, без всякого перерыва — знай себе шпарь.
— Здорово! — восхищался Пугачёв. — А ежели, скажем, неприятель окружил, так и зараз из восьми палить можно картечами. Токмо грузновата махина-то, вот беда.
— Грузновата, батюшка, — проговорил Антипов. — Возить трудно по нашим убойным дорогам. Да ведь колесо-то, впрочем, сказать, разборное.
В это время из амбарушки донёсся заполошный голос Петра Сысоева:
— Эй, сюды, сюды! Беда!
Все вскочили в амбарушку. В тёмном углу лежал ничком, не шевелясь, Тимофей Иванович Коза.
— Он, голубчик, стружками был засыпан. Я думал — пьяненький. Потолкал, потолкал — молчит, не дышит.
Тело механикуса бережно вынесли на свет, положили на кошму, стали осматривать.
— Убит, — сказали все в голос. — Глянь! Затылок-то проломлен…
Костлявое лицо убитого потемнело, глаза полузакрыты.
— Вот тебе и поберегли, — мрачно сказал Пугачёв, с печалью вглядываясь в лицо мертвеца.
— Не иначе — немцево это заделье… Его, его! Больше некому, — проговорил Антипов.
Все обнажили головы, закрестились. Глаза Пугачёва вспыхнули. Раздувая ноздри, он сказал:
— Выходит, маху мы с тобой, Антипов, дали, что загодя не повесили иноземца-лиходея. — И закричал, сжимая кулаки: — Подать мне его! Из земли выкопать!
Ударили в набат. Гулянка сразу прекратилась. В Александровку поскакал нарочный. По всему посёлку разыскивали немца. Объездчики со стражниками седлали лошадей. Работная молодёжь собиралась в кучки, чтоб искать исчезнувшего Мюллера.