Всё это пришло Татьяне как-то вдруг, и такое смятение охватило её душу, что она почти ничего не слыхала, о чём расспрашивала её барыня.
- Три рубля в месяц будешь получать на всём готовом. Согласна ли?
- Согласна, - ответила Татьяна и, всхлипнув, заплакала.
- Идём. Кормилицам плакать нельзя, молоко прогоркнет. Садись на дрожки, милая... Стёпка, пошёл!
Шестидесятилетний беззубый Стёпка зачмокал, задёргал вожжами. Дрожки двинулись, затарахтели, увозя свободную Татьяну из плена в плен.
3
Солнце светило ярко, по-весеннему. Косые лучи его оживляли стройную перспективу улиц, кудрявую молодую зелень в садах и скверах, праздничные группы нарядно разодетых прохожих, лакировку шикарных карет, лоск выхоленных рысаков, лёгкие крылья порхающих в небесной синеве белых голубей.
Белокипенными брызгами рябилась Нева, а золотой шпиц собора Петропавловской крепости, подобно огненоносному копью, вонзался в небо. Многочисленные челны, душегубки, лодки да нарядные, разукрашенные резьбой "рябики" знатных вельмож, правительственных коллегий и частных предпринимателей скользили по каналам, Фонтанке, Мойке и Неве. Этих любимых жителями средств передвижения было в столице не меньше, чем лошадиных упряжек. На иных рябиках гуляли по праздничному делу пьяненькие, с гармошками, песнями, балалайками и выпивкой. Шумно и весело было на воде.
Вот увеселительный рябик князя Юсупова, похожий своим убранством на богатую венецианскую гондолу; в корме - просторный балдахин, украшенный портьерами малинового бархата с мишурной золочёной бахромой, в середине места для двенадцати гребцов, в носу - хор песенников. Рябик играет под солнцем яркими красками, резьбой и позолотой. Гребцы сильные, загорелые красавцы, одеты в шитые серебром, вишнёвого цвета куртки, на головах шляпы с пышными перьями. Под балдахином старая княгиня с внуками - девочкой и мальчиком, два лакея, калмычонок в красном жупане, немка с англичанкой. Хор песенников в двадцать человек складно запевает:
Как у ключика у гремучего,
У колодезя у студёного
Добрый молодец сам коня поил,
Красна девица воду черпала...
Протяжная грустная песня плавно катилась над невскими водами.
- Суши вёсла! - скомандовал из-под балдахина молоденький барчонок в морской форме.
Белые вёсла были враз подняты. Вода стекала с лопастей хрустальными брызгами. Гребцы дружно пристали к хору. И как только ударила песня, на всех ближних рябиках сразу всё смолкло. Как маленькие рыбёшки, они окружили просторный рябик Юсупова и, держась на некотором от него расстоянии, всей флотилией двинулись вслед за ним по течению.
Старинная русская песня своим словесным складом и величием напева всех очаровывала, будила в сердце давно забытое, родное. Обаянию песни прежде всех поддались подвыпившие и пьяные: они трясли головами, косили набок рты, всхлипывали. Старушки устремляли усталые глаза вниз, жевали губами, вздыхали. Влюблённые девушки и молодые люди брались за руки, смотрели друг другу в глаза, как в волшебное зеркало, и, внимая песенным голосам, таинственно улыбались.
Юсуповский рябик остановился посреди реки, а песня плыла, плыла:
Как возговорил добрый молодец:
"Где ж любовь твоя, душа-девица?
Ты зачем моё сердце вынула,
А сама дала обещаньице
Моему врагу быть женой навек?.."
- Мочи вёсла! Приналяг! - скомандовал барчонок.
Рябик пошёл к Васильевскому острову, к пристани купеческих иностранных кораблей. Там иноземные гости торгуют разными диковинками.
Вот сюда-то, в этот любопытный уголок столицы, и отправилась ради развлечения внуков старая княгиня Юсупова.
Сюда же катил на своих кровных рысаках и богач Барышников. Ему хотелось подобрать какой-нибудь любопытный презент для Алексея Григорьевича Орлова; с пустыми руками являться просителем в графский дом дело неподходящее.
На пристани Васильевского острова - как на ярмарке. Не один десяток больших и средних парусных кораблей под иностранными флагами был пришвартован к деревянной, из рубленых ряжей, набережной. Все палубы и берег завалены бочками с рыбой, икрой, сливами, маслинами, виноградным вином, английским эльбиром, олифой. Тут же лежали штабелями джутовые мешки с сахаром, рисом, орехами. Поверх штабелей, прикрытых сложенными парусами, спали в разных позах утомлённые ночной гулянкой матросы. На скатанных в круг просмоленных канатах, на кнехтах сидели, покуривая трубки, или прохаживались по палубе караульные боцманы и вахтенные.
Сегодня воскресенье - выгрузки нет, трюмы заперты на замки, ключи у хозяев. Хозяева либо пьют вино с русскими купцами в своих каютках, либо толкутся среди гуляющей публики.
Пахнет солёной рыбой, смолой, олифой, сыростью, перебродившим вином. На поверхности воды играют солнечные блики.
На пристани и на берегу, под вековыми дубами с молодой листвой, идёт торговля. Чернобородые греки и кудрявые, оливкового цвета, итальянцы продают разноцветных попугаев, крохотных, с грецкий орех, изумительного оперения колибри, одетых в тёплые кофточки мартышек, шимпанзе, тропические растения, ароматические снадобья и прочие редкостные вещи. А вот моряки-голландцы с бритыми лицами и курчавыми рыжеватыми бородами, растущими от уха до уха из-под нижней челюсти. Они в кожаных жилетах, в кожаных с наушниками шапках, в коротких штанах, белых чулках и грубых, неизносимых туфлях с толстыми подошвами. Голландцы торгуют небольшими сочно написанными натюрмортами в золочёных рамах, а также шоколадом, жирными селёдками в стеклянных бочоночках, кружевами, отрезами тончайшего голландского полотна. Ряд иноземных моряков-спекулянтов растянулся почти на версту - шведы, датчане, норвежцы, англичане, турки в красных фесках. У каждого приколот к шапке или к куртке ярлык с правом на розничную торговлю. Коммуникационные столичные комиссары, проверяя ярлыки, не упускают случая воспользоваться от торгующих матросов мелкой взяткой.
Многочисленная гуляющая публика покупает диковинки с большой охотой, они приятны и недороги.