Так непривычно это было, так ново.
Так тяжело.
Серджио тут же вскочил, чтобы помочь мне, но стоило ему заглянуть в мои глаза, – ее – глаза, вдруг ставшие такими живыми, такими осмысленными, он понял.
Все понял и в первое мгновение отшатнулся от меня в ужасе, а потом застыл.
Я не могла солгать ему. Не потому что согласилась стать его верной спутницей, помогать ему и следовать за ним, а потому что он не заслуживал того, чтобы ему лгали.
Измученный своим молчанием, он научился быть таким чутким, что и причину моего поступка понял сам.
– Как мне тебя называть, красавица? – на последнем слове его голос все-таки дрогнул, упал до полушепота.
– Эмери, – я сказала ему правду, хотя могла солгать и в этом.
Серджио нахмурился, разглядывая меня.
Он видел не только произошедшие с телом перемены, но и то, как неудобно мне еще было носить его. Как тесно, как невыносимо тесно мне было в ее маленьком доме с низким потолком и провонявшими свечным салом стенами.
В тот момент он еще мог уйти. Отречься от нашего договора, сказать, что такая компаньонка ему не нужна и прогнать меня. Мне бы не оставалось ничего другого, кроме как уйти, оставив бездыханное тело ведьмы лежать прямо там, с продолжающей коптить печью.
Но Серджио рассудил иначе.
– Пойдем? – он печально, но так искренне улыбнулся одними уголками губ и протянул мне руку ладонью вверх.
Необученный, неопытный, но тонко чувствующий и смелый, он уже знал, что нужно делать.
Я не смогла, – не захотела бы, – притворяться ею, жить в ее доме ее бестолковой, жалкой отвратительной жизнью. Это значило, что нам нужно было бежать. Уехать той же ночью как можно дальше, не попадаясь никому на глаза.
Он говорил, что мы будем путешествовать, что сможем ехать, пока нам не надоест или пока не найдем место, деревню или город, в котором захотел остаться. Обещал показать мне все то, что так любит в этом мире.
Рассказывая обо всем этом, он быстро собирал вещи – то немногое, что мог взять на первое время из этого дома. То, что непременно понадобится человеческому телу, коль скоро оно у меня появилось: одежда, белье, щетка для волос.
У нее, – у меня, – были длинные, светлые, легкие как пух волосы.
После мы под покровом ночи пробрались к нему, чтобы он тоже мог собраться. Серджио брал только самое необходимое – одежду, бритву, запас необходимой ему провизии.
Ни одного исписанного листа бумаги он с собой не взял.
– Почему? – спросила я.
– Потому что я не хочу, чтобы ты меня таким видела, – ответил он.
И я поняла.
То вдохновение, тот талант, что я могла подарить ему, не шел ни в какое сравнение с его былыми бледными потугами, а он желал стать для меня тем, кто все может. Тем, кто меня достоин.
Так началась наша жизнь. Для него новая, для меня – украденная.
Ни я, ни Серж не видели в этом ничего предосудительного.
Проведя в пути всю ночь и утро, на следующий день мы мылись в реке. Я все еще не сразу справлялась с телом, движения выходили неловкими, и он принялся помогать мне смывать дорожную пыль и еще не успевший выветриться запах чужой души.
Осторожно, не уверенная в том, что не сожму его слишком сильно и не причиню вреда, я коснулась его плеча. Впервые ощутила его под своей ладонью, узнала, какой теплой была его кожа. Какой он, оказывается, сильный. И хрупкий одновременно.
В тот день в тени старого клена Серджио впервые любил меня.
В его взгляде читалось благоговение, а каждое касание было таким нежным, словно это он мог причинить мне боль.
Впрочем, боль эта и правда была – короткая, резкая, заставившая меня сначала испуганно прижаться к нему, а потом разозлиться.
– Все хорошо. Так больше не будет. Это только в первый раз, – он поцеловал меня за ухом и принялся гладить по голове, улыбаясь.
Подобное и правда не повторялось впредь. Тело привыкло ко мне, – и к нему, – очень быстро. День ото дня, ночь от ночи мои движения становились все ловчее. Я полюбила запах лошадей и лета. Аромат яблок и леса. Ощущение бумаги под своей ладонью.
С каждым разом я все смелее тянулась к Сержу, без глупого человеческого стыда и утайки наслаждалась им, изучала его ставшими такими чувствительными пальцами.
Мне казалось, что если я лишусь возможности касаться его, для меня наступит небытие, вечная холодная пустота, но без него даже это было не страшно.
Мы приняли решение странствовать, пока не увидим место, которое нам обоим понравится, и каждый рассвет сулил нам новый путь.