– Ты знаешь, я думаю… Ты ведь принесла такую жертву ради меня, – сказал он однажды. – Ты была свободна, могла лететь куда пожелаешь, в мгновение ока очутиться где угодно. Никто и ничто не могло причинить тебе вред. Но ты добровольно заперла себя в этом теле, согласилась на человеческую жизнь со всеми ее лишениями.
– Это потому что я люблю тебя, – я удивилась так сильно, что даже приподнялась на локте.
Стоял знойный послеполуденный час, и мы лежали в тени на берегу пруда.
Мне не было жарко, но на дороге я заметила, что по вискам моего Сержа катятся капли пота и уговорила его сделать остановку.
Он совсем не щадил себя, зачем-то стараясь приблизить свои потребности к моим. Как будто не понимал, что это невозможно – просто потому, что он, в отличие от моего тела, продолжал жить.
– А я люблю тебя, – он отозвался мгновенно и столь серьезно.
Словно ни о чем другом речь и вовсе не шла.
В этом был весь он, настоящий Серджио.
Многие из подобных мне возвращались от людей другими, изменившимися. Одних превращали в бессловесных рабов под печатью молчания, иных боготворили.
Серджио Амани сделал меня равной.
Я не могла покинуть полученное тело, но могла нашептывать ему мысленно – слова и сюжеты. Оживлять их для него, превращая в ослепительно яркие картинки.
Где бы мы ни останавливались, Серджио писал. Неистово, страстно, отдавая делу всего себя. Как будто в этой жизни у него было лишь два дела – переносить на бумагу свои истории и любить меня.
Через несколько месяцев нам перестали быть нужны слова – достаточно стало того, что я просто сидела с ним рядом. Лишь изредка поднималась, чтобы принести ему еды или воды, без которых он не мог обойтись, но о которых забывал, погружаясь в работу.
Счастливые, легкие, беззаботные дни.
Они закончились вместе с зимой, когда весна была уже так близко.
Когда тело, которое я столь опрометчиво привыкла считать своим, сносилось.
Все эти месяцы я не забывала о нем, и всеми силами старалась поддерживать в нем крупицы жизни. Даже помня, что оно лишь на время, я хотела это время продлить, но тщетно.
Сначала пришел неприятный запах, после кожа сделалась дряблой.
– Оно умирает, – я первой произнесла это вслух.
– Значит, тебе нужно другое? – на долю секунды в глазах Сержа мелькнула обреченность и страх.
Он все еще не мог убить, но теперь уже готов был сделать это, если бы в противном случае рисковал потерять меня.
Я поморщилась, чувствуя, как плохо слушается меня это лицо и эти губы:
– Нет, не получится. Она пригласила меня сама. Кто, по-твоему, согласится на подобное?
– Я, – он ответил так тихо, что я едва расслышала. – Не оставляй меня, Эми.
Эта мольба была хуже того, что нам предстояло.
Не позволив телу ведьмы, – телу, с которым он был так нежен, – истлеть окончательно и стать безобразным, мы похоронили его под горой, и я стала жить с Серджио.
Оставаться рядом с ним бесплотной, не имея ничего, за что могла бы ухватиться в его мире, я не могла. Мне пришлось объяснить ему, что одно тело на двоих – плохое решение, временное. Чем дольше я соседствовала с ним, тем больше своих жизненных сил он на это тратил.
Тратил на меня.
Хотела ли я отговорить его?
Быть может, отчасти.
Вот только Серж не мыслил жизни, в которой останется без меня.
Мужское тело оказалось сильнее и больше, и мы ютились в нем, как обезумевшие от страсти любовники в крошечном доме, – так хорошо, так тепло, так сладко. Он в буквальном смысле стал частью меня, а я – продолжением его.
Тогда я еще не знала, что много лет спустя он именно так об этом напишет: “Она стала частью меня, моим продолжением”.
– Я подслушал твои мысли, – оправдается он потом.
Дни складывались в недели, недели в месяцы, а месяцы – в годы.
Мы утратили необходимость общаться вслух, и делали это лишь в тех случаях, когда Сержу хотелось меня развлечь. подарить мне немного жизни.
Мне больше не были нужны слова, чтобы дарить ему его, – наши, – истории, он просто видел их перед своим внутренним взором.
Смотрел и улыбался, утешая меня, потому что с течением времени мы оба все острее начинали понимать, чего именно лишились.
Без тени страха он позволял мне управлять своим телом. Ни на секунду не забывая о том, как я избавилась от ведьмы на его глазах, он, улыбаясь, отдавал мне бразды правления и тем самым позволял мне хотя бы изредка себя касаться, ведь сделать это иначе я больше не могла.
И именно от этого во мне начала рождаться ненависть. К каждому, кто смотрел на него и пожимал ему руку. К каждой девке, что смела улыбаться ему, с разной степенью навязчивости предлагая себя.