– Прокляты… Эти вещи прокляты! Проклятый Серджио!..
Его имя, произнесённое кем-то из этой крестьянской швали отрезвило меня.
Они порочили его, сжигали то, что успели растащить, и того, что очернил его первым, я прикончила единственным ночным кошмаром.
За то, что этот скот пятнал его память.
Второй стала женщина, собравшаяся отправить в огонь меня.
После смерти своего хозяина я была свободна от договора и могла уйти. Снова стать незримой частью мира, какой была до встречи с ним. Дождаться и выбрать себе нового человека.
Но Серджио хотел, чтобы я жила. Чтобы нашу книгу читали.
– Возьмите ее, господин. Конечно, конечно, господин! Благословит вас Плачущая Богиня за вашу щедрость!..
Рябой щенок продал ее первому же остановившемуся в городке на ночлег торгашу.
Тот, потный, пахнущий луком, беззубый и толстый, сидя в своей повозке, долго и бережно гладил мой переплет – никогда прежде он не видел такой красоты, и ему уж точно никогда не приходилось покупать ее за бесценок.
Можно было вышвырнуть его с подножки. Придушить, как безмозглого цыпленка за одно только то, что он собирался увезти меня далеко от места, в котором был погребен мой Серджио.
Делать этого я не стала.
Деревни, города и даже моря, не говоря уже о кладбищах, исчезали с лица земли так быстро – сотни лет не пройдет, как даже от его праха ничего не останется.
Как ничего не осталось от него там.
Бессмысленно было держаться.
Но он хотел, чтобы эту книгу читали.
Так началась череда беспрерывных странствий.
Умер однажды тот торгаш, и умерли глупые девчонки, для которых няньку купила меня у него.
Они так ничего и не поняли, прочитали и бросили книгу на верхнюю полку в маленькой библиотеке своего дома.
Умерли те, кому она досталась, когда их правнуки выбросили “это старье”.
Менялись люди, города, полки.
Я не запоминала их имен и лиц, они не были мне интересны.
Я просыпалась только для того, чтобы очистить страницы от их грязных сальных рук.
Для того чтобы сберечь книгу, ставшую моим новым телом.
Десятилетия спустя я все еще чувствовала слабый аромат, запах Серджио в самом уголке корешка, – не будучи колдуном, не умея даже увидеть меня такой, какая я на самом деле есть, он сказал мне правду: эта книга стала нашей историей, она все еще хранила частицу нас.
Во время кораблекрушения я заставила одного из матросов бросить свои вещи, но спасти книгу.
Во время пожара, терзавшего очередной город, где я очутилась, люди спрятали ее в подвале вместе со своими бриллиантами.
Война, чума, голод, – я переживала все это рядом с ними, заставляла их ломать себе шеи, но беречь меня.
Всегда находились те, кто хотел прочитать.
Кто-то бросал на середине, кто-то не осиливал и двух страниц.
Некоторые доходили до конца, но со временем мне перестала быть интересна их реакция.
Троих из них, тех, кто посмел высмеять Серджио Амани, я убила во сне. На остальных просто не обратила внимание.
Бесконечное забвение стало для меня ценой тому, чтобы книгу передавали из рук в руки, хоть и не из уст в уста.
Я так и не сумела, – не пожелала, – принести ему признание и славу.
Или он отказался от них добровольно в тот день, когда отказался восстановить написанное и погибшее в огне?
Променял известность и почитание своего таланта, которые обязали бы его писать на потребу публики, на меня? На возможность записать и оставить жить нашу историю – самую драгоценную из всех.
Очередной лавочник, очередной книжный магазин – я почти не заметила, как оказалась там, мне безразличен был сундук, в котором я лежала.
Всего лишь новые люди, – тупые, слабые, жалкие.
– Она очень старая, – этот голос заставил меня еще не пробудиться до конца, но откликнуться.
Низкий, спокойный, исполненной такой тихой власти, что она не нуждалась в подтверждениях.
– О нет, госпожа, что вы! Взгляните на переплет: он сделал под старину, но если присмотритесь, совсем новый, – торговец подобострастно кинулся показывать ей меня, но она успела первой.
Прохладная и не по-женски крепкая рука взяла книгу, сжала корешок.
– Ну разумеется.
После долгого, тяжелого полусна я не видела ее лица, лишь общий образ – густые черные волосы, собранные в красивую прическу, светлая кожа и… сила.
Сила, которой я почти захлебнулась.
Сила – как целительная вода, в которой я начинала оживать, на которую я откликалась.
Она видела меня, – растерянную, озлобленную, ненавидящую по определению.