ХХ. Как это...
АА (резко, жестко). В полиции.
ХХ. За что?
АА. Я не спрашиваю - за что, меня лишь интересует, подвергался ли ты допросу. Был ли когда-нибудь под следствием?
ХХ. Нет.
АА (снова обычным тоном). Жаль. Ты был бы великолепным объектом, естественно, не с точки зрения полиции. С твоей бесчувственностью ты был бы в состоянии вынести то, что другим оказывалось не под силу. Жаль, очень жаль. Смог бы стать отличным политическим заключенным.
ХХ. Я в политику...
АА. Да, знаю, знаю - ты в политику не впутываешься. Ведь ты это хотел сказать, правда? Но могу же я помечтать. (ХХ, заинтересовавшись какой-то рекламой в журнале, слюнит палец, перелистывает страницу, разглядывает.) Какой глаз! Было бы непросто вытянуть из тебя показания. То есть... Если бы тебе было что сказать... Подумать только, такой талант пропадает. Но - что делать, так уж устроен мир. Те, кому говорить не следовало бы, - говорят. А тем, кто смог бы не заговорить, сказать просто нечего.
ХХ. Можно я вот это себе вырежу?
АА. Что?
ХХ. Вот это, цветную картинку.
АА. Похоже, ты меня не слушал.
ХХ (показывая рекламу). Я бы только вот это вырезал...
АА. О Боже! Боже моих предков... И твоих. Порой я, правда, спрашиваю себя, действительно ли у них был общий Бог.
ХХ. Так я вырежу.
Слезает со стола и садится на правый стул, лицом к залу. Сверху начинает доноситься музыка.
АА (хватается за голову, закрывает уши). Только этого недоставало! (Смотрит на часы.) Четыре? Не может быть. (Прикладывает часы к уху.) Так и есть, стоят. Послушай, который может быть час?
ХХ. Наверное, скоро девять.
АА. Значит, они только начинают, так что у нас в перспективе по меньшей мере восемь часов развлечения. Их развлечения.
ХХ. Может, еще перестанут.
АА. Нет, сегодня не перестанут, будут веселиться до утра. Сегодня Новый год. (ХХ перестает вырезать, поднимает взгляд и замирает, глядя перед собой. Из-за ширмы доносится свист чайника.) Вот и вода вскипела. (Уходит за ширму, возвращается с чайником. Садится на прежнее место, наливает воду из чайника в кружку, опускает в нее пакетик чаем. ХХ безвольно опускает руки, держа в одной из них ножницы, в другой - журнал. Музыка наверху смолкает. АА вынимает из кружки пакетик с чаем, накладывает сахар, мешает. Из рук ХХ выпадают ножницы и журнал, он медленно встает и, как автомат, идет к своей кровати, направо. Ложится навзничь и смотрит в потолок. АА перестает мешать чай и наблюдает за ХХ.) Что с тобой?.. Тебе нехорошо? (Снова мешает чай, затем перестает.) Ты заболел? (ХХ не реагирует. АА встает и подходит к нему.) Эй!.. Да ответь же, наконец! (Тормошит его за руку. ХХ отворачивается лицом к стене, спиной к АА. Тот растерянно осматривается, поднимает ножницы и журнал, возвращается к ХХ.) Послушай, ты же не закончил... Ну на, вырезай что хочешь, вырезай, вырезай, ведь я тебе не запрещаю... Вырезай все, что заблагорассудится: холодильники, автомобили, локомобили, мотоциклы, моторки, аспираторы, транзисторы, телевизоры, экстензоры... телефоны, патефоны... Занятие это дурацкое, но я же не запрещаю, вырезай сколько угодно, если это доставляет тебе удовольствие. Я вовсе не против, слышишь?.. Ты что, обиделся... (Садится на кровать.) Ну, хочешь, я вырежу для тебя, хочешь? (Заканчивает вырезать цветную рекламу, кладет ножницы на пол.) Ну?.. Вот и готово, посмотри-ка. Красиво, да? (Отстраняет вырезку на длину руки, с отвращением разглядывает.) Ну-ка, посмотри... (Со злостью.) Да взгляни хотя бы. Зачем я тогда вырезал!.. Не отвечает. Неврастеник. (Мнет вырезку и швыряет бумажный шарик в угол. Некоторое время сидит в нерешительности. По трубам доносится "Stille Nacht, heilige Nacht"[2] в исполнении детского хора. ХХ резко закрывает себе голову подушкой.) А-а-а... Вот в чем дело. (АА встает, осматривается, над чем-то раздумывает. Затем принимает решение. Собирает все, что находится на столе, вместе с газетами, которыми покрыт стол. Все это переносит на пол к стене. Чай из кружки выливает в раковину. Снимает наволочку со своей подушки, выворачивает ее наизнанку и накрывает ею стол, как скатертью. Достает из своего чемодана бутылку коньяку, ставит на стол. Возле бутылки кладет пачку сигарет, которая находилась под подушкой. Прополаскивает кружки над раковиной, ставит их рядом с бутылкой. Надевает пиджак. Музыка между тем умолкает.) Готово. Эй, проснись, готово!
ХХ (высунув голову из-под подушки). Ну, чего там?
АА (торжественно). Новый год!
ХХ снова накрывает голову подушкой. АА срывает с него подушку.
ХХ. Отстань от меня.
АА. Ни в коем случае. Я не стану пить в одиночку.
ХХ (защищаясь). Я не хочу чая.
АА. А кто тебе предлагает чай? У нас есть кое-что получше, как и подобает для такого торжественного случая.
ХХ (замечает бутылку и садится на кровати). Где ты взял...
АА. Не в этом дело, я ставлю, надевай пиджак.
ХХ. Зачем...
АА. Затем, что сегодня праздник, до тебя, что, не дошло? Пиршество, церемониальный акт, торжество, обряд, ритуал, традиция! Прощание со Старым годом и встреча Нового, новая эра, новая жизнь, все новое! Аллилуйя! Не намерен же ты сидеть в одной рубашке на таком изысканном приеме. Ну-ка! Вставай, пошевеливайся, веселись!... (Заставляет ХХ встать с кровати. Подводит его к столу. Берет с правого стула и подает его ХХ.) Поправь галстук! Застегнись, причешись, ты же не хочешь, чтобы Новый год вырвало при виде тебя?
ХХ. А сам без галстука.
АА. Я?.. Действительно.
ХХ. Ну?
АА. Но я - другое дело. Я никогда не ношу галстука, это не мой стиль. (ХХ снимает пиджак, отдает его АА и направляется в сторону кровати.) Постой! (ХХ снова ложится на кровать.) Значит я тоже должен? Обязательно?
ХХ. Раз уж праздник, так праздник.
АА идет к своей кровати, по пути вешая пиджак ХХ на правый стул. Вытаскивает из-под кровати чемодан, достает галстук. Становится перед зеркалом, повязывает галстук. ХХ наблюдает за ним, затем встает с кровати и садится на правый стул. Достает из кармана носовой платок и протирает им туфли.