Но, оказывается, здесь-то и подстерегала их политика, которой так всегда сторонилась мать.
— Ты пойми, — убеждал дядя Семен, — здесь все сейчас помешались на политике. Вон поп и тот в политику полез!
— Сеня, — укоризненно перебила тетя Зоя, — что за выражения при детях?!
— Ну да, даже поп! А его дело — молебны да панихиды служить! А туда же — в политику! Мы тут этой политики знать не знали, покуда эмигранты не понаехали. Я вот, чтобы подальше от политики быть, китайское подданство взял. Оно так спокойнее и никаких тебе политик. Я — инженер и служу на дороге, а политикой пусть другие занимаются! И ты так тоже держись! А тебя черт дернул показывать ей эту газетенку, — сказал он, помолчав, тете Зое. — Не знала бы и не расстраивалась!
Тетя Зоя только обиженно отвернулась. Она не любила замечаний.
— Я же думала, что так лучше, — сказала тетя Зоя суховато. — Ну да ничего, постепенно успокоится.
Но мать никак не могла успокоиться. Она говорила, что ей просто омерзительно, что ее так оболгали, что как она теперь сможет поехать обратно на Родину.
— Да, — покачал головой дядя Семен, — после такой статьи в эмигрантской газете туда тебе ехать нельзя! А разве ты думала возвращаться? — спросил он удивленно. — Ты же насовсем сюда приехала! Чего тебе думать о возвращении?! Эх, Машенька, живи, не тужи, — с наигранной веселостью закончил он.
— Но как можно так мерзко писать? — все не успокаивалась мать. — Выдумано все от первой до последней строки! А люди читают и думают — правда!
— И меня десятилетним сделали, — вмешался Леонид.
— Это для жалостливости, — усмехнулся дядя Семен. — Бедная женщина с ребенком на руках!
— Какая все же у вас здесь гадкая атмосфера, — брезгливо поморщилась мать.
— Ну это ты оставь! — обиделся дядя Семен. — Атмосфера у нас самая что ни на есть отличная! Это ее всякие эмигранты засорили! А раньше, — мечтательно покачал он головой, — тут такая благодать была! И нанесло их, нечистая сила, на нашу голову!
— Сеня, — возмутилась тетя Зоя. — что ты сегодня выражаешься, как извозчик!
— Извозчики, милая моя, не так выражаются, если хочешь знать! — дядя Семен поднялся из-за стола. — А ты не хандри, наплюй на эту ерунду, — подошел он к матери Леонида. — Все скоро позабудется! Да эту газетку мало поди кто и читает-то!
Но мать трудно было успокоить. После обеда она ушла в сад, медленно ходила по аллеям, о чем-то невесело думая. Леониду хотелось как-то утешить ее, сказать ей что ободряющее, но он не знал, что может успокоить мать.
К ужину она вышла заплаканная, мало говорила за столом. Дядя Семен только сказал ей: «Да брось ты», и стал разговаривать с тетей Зоей о чем-то незначительном. Но Леониду все время казалось, что и дядя Семен и тетя Зоя чувствуют себя в чем-то виноватыми перед матерью Леонида, словно есть какая-то доля вины и на них в том, что появилась эта гадкая заметка в газете. Быть может, они и сами не сознавали, в чем их вина, но голоса у них были явно виноватые.