Но все это Леонид узнал много позднее, будучи уже взрослым человеком, втянутым в самую гущу эмигрантской жизни. А пока…
А пока было ученье в методистской гимназии. Леонид вставал рано утром, бежал за кипятком, пил с матерью чай и они вместе уходили из дома. Мать шла на автобусную остановку, ей надо было ехать на Пристань, а Леонид шел пешком в Новый город. На два автобусных билета расходоваться не решались — мать зарабатывала слишком мало.
Осень стояла долго, только во второй половине ноября встала Сунгари, а земля вся еще была без снега. Дули жесткие ветры, морозы все крепчали и крепчали и было странно видеть голую, озябшую, потрескавшуюся от мороза землю. Почти все годовые осадки выпадали летом и на зиму мало чего оставалось.
Уроки в школе начинались с молитв и песнопений. В большом зале на втором этаже школы стояли деревянные скамейки со спинками, в конце зала было возвышение, нечто вроде небольшой сцены, на которой всегда появлялись мистер Дженкинс и пастор Ясиницкий. Учащиеся, во главе с преподавателями, входили в зал и рассаживались на скамейках. Дежурные раздавали по рядам книжки с песнопениями. В углу, около сцены, стояло пианино, за которое садилась жена мистера Дженкинса — маленькая, рыжая женщина в роговых очках. Затем пастор Ясиницкий читал из евангелия (изданного в Америке на русском языке) какой-нибудь текст, после чего говорил на какой странице открыть книжку с песнопениями. Миссис Дженкинс ударяла по клавишам пианино и все пели гимны под простенькие и довольно веселенькие мотивчики, немного смахивавшие на фокстроты. В заключение мистер Дженкинс говорил краткое слово о том, что русские дети должны хорошо учиться и быть верными христианами. Пастор Ясиницкий говорил «аминь», все повторяли за ним разнобойным хором «аминь» и расходились по классам.
Уроков закона божьего в школе не было. Хотя методисты и были лояльны к православной церкви, но считали, что в свою вотчину ее представителей запускать не стоит. А пастор Ясиницкий, являвшийся духовным пастырем, ограничивался только утренними молитвами и небольшими беседами душеспасительного содержания, после которых всегда следовало настоятельное приглашение посетить методистскую церковь.
Пастор Ясиницкий был молод, благообразен, всегда душевно улыбался. Жена пастора — молодая, красивая брюнетка, и двое детей в возрасте семи-восьми лет, всегда чинно шествовали с пастором, когда он возвращался из школы. Он и его семья являли как бы образец праведной жизни людей, приобщившихся к учению методистов. Трудно было узнать в этом праведнике бывшего контрразведчика армии барона Унгерна, о чем много позднее сказали Леониду.
Ребята в классе были неплохие. Со многими Леонид быстро сошелся. Большинство из них жили в Харбине с 1918-20 годов и попали они в Харбин с родителями, с волной эмиграции. Были они тогда малыми ребятами, Россию помнили плохо. Со всех концов России занесло их в китайский город, точно сбило, как сухие листья в осеннюю пору. Тут были уроженцы Петрограда и Москвы, волжских городов и Урала, Сибири и дальнего Востока. И только несколько ребят были уроженцами Маньчжурии — дети старых железнодорожников, приехавших в годы постройки России, она была для них так же далека, как Америка или Австралия, с той только разницей, что они считали себя русскими, а свое пребывание в Китае временным.
Да, впрочем, вся эмиграция считала свое пребывание вне Родины временным. Когда-то (когда — этого конкретно никто не знал) большевики должны были сгинуть и на святой Руси воцариться, по одним вариантам, царь-батюшка из дома Романовых, по мечтаниям других — власть без царя, с государственной думой во главе, но без миндальничанья с народом. Были и сторонники установления фашистского режима по типу итальянского — им импонировал жестокий палочный режим Муссолини, такими методами, считали они, легче всего держать русский народ в повиновении. Как сгинут большевики — никто ясно не представлял. Эмигрантские газеты ежегодно в новогодних номерах предрекали в наступающем году падение советской власти. То, что предсказания в течение года не сбывались, не смущало газетных оракулов и они снова анонсировали неизбежное падение Советов на новый наступающий год. Так шло из года в год, а большевики все оставались у власти.