Обедал Леонид по-прежнему в «генеральской» столовой. Генерал уехал служить под начало Нечаева к маршалу Чжан Цзо-лину и, судя по рассказам генеральши, чувствовал там себя не плохо.
— Да, военному человеку нужна боевая обстановка, — говорила генеральша, разнося обеды шоферам. — Вы бы посмотрели, как преобразился мой генерал, надев военную форму! Представьте, даже китайская военная форма ему пошла! Ах, проклятая революция, что она с нами наделала!
Генерал Бухтин изредка заходил вечерами, пил чай и скорбно вздыхал, говоря о болезни жены.
— Умрет скоро, это ясно, — не поднимая головы, сокрушался он. — Все просит увезти домой, в Рязань, хочет, чтобы там ее похоронили. Да разве это возможно?! Она совсем как ребенок стала! Ведь меня то сразу на границе арестуют! Да и вообще туда не пустят! А я все обещаю ей, что скоро поедем, что уже на визу подал, что вот-вот разрешение придет. И она верит! Стыдно врать, а приходится! Я ей говорю: вот уедем в Рязань, ты там поправишься, не надо о похоронах говорить, ты вон как хорошо стала выглядеть, ясно, дело пошло на поправку! Приедем в Рязань и ты совсем поправишься! А ее, может, считанные дни осталось жить!
Генерал подолгу сидел молча и было неловко нарушать эту тяжелую задумчивость. Потом он благодарил за чай, как всегда целовал руку матери Леонида и уходил подавленный, угнетенный непоправимым горем. И только ли болезнь жены была причиной этого горя?
Жена генерала Бухтина умерла ночью. Харбин был во власти грохота хлопушек и барабанов по случаю праздника фонарей. Всю ночь под окнами ходили веселые процессии китайцев, по стеклам окон плавали блики яркого света, дико, по первобытному, гремели барабаны. Генерал Бухтин постучал ночью в комнату и попросил мать Леонида срочно выйти.
— Кончается, — сказал он приглушенно, когда мать вышла в коридор. — Вы около нее посидите, а я за доктором Зерновским сбегаю!
— Нет, Вы не уходите, — так же тихо сказала мать, — а вдруг она без Вас умрет?! Я сейчас Леню за доктором пошлю!
Наскоро одевшись, Леонид побежал за доктором Зерновским. Знакомые и казавшиеся днем русскими улицы сейчас приобрели иной, чуждый облик. С треском рассыпались высоко над головой в темном весеннем небе разноцветные фейерверки, около китайских харчовок собирались толпы нарядно одетых китайцев, галдевших громко и не понятно, пронзительно взвизгивали какие-то национальные инструменты, напоминавшие дудки. Да, сейчас стало ясно, что Харбин — китайский город и русским он только притворяется днем.
Доктор Зерновский пришел быстро, но мог только сказать, что ничем помочь не может. Через несколько минут мать вышла из комнаты Бухтиных, держа у глаз платок.
— Отмучилась, — сказала она. — Спокойно умерла. И все повторяла: «скорей домой, скорей домой». Так в свою Рязань и не уехала!
Похоронили жену генерала в ветреный день. Тайфун с пустыни Гоби гнал песок и теплый воздух. Ленты на венке трепетали и щелкали под порывами ветра, гроб пришлось прикрыть крышкой чтобы покойницу не залепило песком. Проводить ее в последний путь пришло не много народу: какие-то две знакомых семьи генерала, Леонид с матерью, да их квартирная хозяйка. Генерал Бухтин был молчалив, перед могилой долго стоял над гробом, когда опускали гроб в могилу, сказал: «В чужой земле лежать будет!». А с кладбища пошел быстро, не дожидаясь остальных провожавших. Шел он опустив голову, сгорбившись и Леониду вдруг стало очень жаль этого высокого, большого человека, потерявшего все, что было для него дорого — и Родину, и самого близкого друга. И подумалось вдруг: а вот так и он останется один! И особенно остро почувствовал, как ему дорога мать.
Большой пропуск в учении из-за болезни и каждодневные посещения подвальчика — штаба союза монархической молодежи — поставили под угрозу перспективу закончить гимназию в этом году. Первое время учителя старались подтянуть Леонида, но потом, видя, что их старания ни к чему не приводят, поставили вопрос об оставлении его на второй год. Мать Леонида после вызова к директору, пришла расстроенная.