8 Іюня 185…
Мы считаемъ себя обязанными, для пользы самихъ дѣтей, прибѣгать къ власти, какъ къ средству подчинить ихъ себѣ. «Иди сюда!» и дитя идетъ: «дѣлай то-то!» и и оно дѣлаетъ. «Не ходи туда!» и устраиваютъ такъ, чтобы оно дѣйствительно не могло туда пойти. Эти приказанія, за исполненіемъ которыхъ наблюдаетъ сама мать, смягчающая суровость ихъ тономъ ласки, которымъ они отдаются, весьма естественны когда она относятся къ существу, разсудокъ котораго еще не развитъ. Но при этомъ необходимо избѣгать принужденія на сколько возможно. Вынужденное повиновеніе, особенно если оно перейдетъ извѣстный границы, усыпляетъ въ ребенкѣ всякую нравственную отвѣтственность за свои поступки. Зачѣмъ ему спрашивать свою совѣсть, когда за него другіе взялись не только рѣшать, что хорошо или дурно, справедливо или несправедливо, но и желать за него. Боже сохрани, чтобы тоже было съ Эмилемъ! Дѣйствовать за него или навязывать ему свои приказанія, значило бы усыплять въ немъ волю. Для того, чтобы сдѣлаться человѣкомъ, онъ долженъ умѣть руководиться въ своихъ поступкахъ собственнымъ желаніемъ, долженъ умѣть быть добрымъ по собственному побужденію. Въ моихъ глазахъ чрезвычайно важно, чтобы его достоинства и недостатки происходили отъ него самого. Это лучшее средство усилить первыя и ослабить вторые по мѣрѣ его развитія. Вотъ почему мы не должны смотрѣть въ увеличительное стекло на значеніе нашей роли въ его воспитаніи. Человѣка не создаютъ, онъ дѣлается имъ самъ, и вся наша работа состоитъ въ умѣньи направить дитя къ разумному пользованью своими силами. Мы должны исправлять его ошибки не нравоученіями, но ставить его въ такое положеніе, чтобы тотъ или другой образъ дѣйствія былъ ему необходимъ. Еслибъ я могъ самъ воспитывать Эмиля, я не потребовалъ бы отъ него никогда повиновенія; съ той минуты когда я могъ бы обратиться къ его разуму, я бы посовѣтовалъ ему только сообразоваться съ очень простыми законами, управляющими какъ явленіями физической, такъ и нравственной природы. «Вѣрь и дѣлай то, что я тебѣ говорю; справедливость этого я тебѣ докажу впослѣдствіи», такъ обыкновенно говорить отецъ сыну. Я не слѣдую такому пути. Напротивъ, я постараюсь убѣдить Эмиля, что извѣстный поступокъ не потому хорошъ или дуренъ, что онъ мнѣ кажется такимъ, но потому, что онъ можетъ быть полезенъ или вреденъ для другихъ и для него. Ты, можетъ быть, скажешь что это требуетъ со стороны ребенка далеко не дюжиннаго ума? Скажемъ лучше, что это скорѣе требуетъ отъ тѣхъ, которые руководятъ воспитаніемъ, много такта и простоты отношеній. Отвлеченными взглядами и высокопарными рѣчами не подѣйствуешь на ограниченный здравый смыслъ дѣтей, которые вообще гораздо проницательнѣе, чѣмъ мы думаемъ. Нѣтъ, честностью нашихъ отношеній къ нимъ мы всего скорѣе достигнемъ желаемаго.
Добровольное послушаніе возвышаетъ характеръ ребенка; подчиненность его унижаетъ. Есть одно весьма употребительное выраженіе: «я его заставлю, усмирю! восклицаетъ повелительная мать или энергическій учитель, говоря о непослушномъ и упрямомъ ребенкѣ. И вслѣдствіе такой системы выходятъ ограниченныя и усмиренныя существа. И эти люди воображаютъ, что поступаютъ такъ для пользы юношества и общества; такъ и наѣздникъ можетъ сказать лошади, которую онъ выѣзжаетъ: „Это для твоей пользы.“ Относительно лошади это справедливѣе, нежели относительно человѣка. Животное подъ мундштукомъ и шпорой теряетъ только свою дикую заносчивость, — тогда какъ человѣкъ утрачиваетъ свое личное достоинство,
Къ тому же страхъ, самъ по себѣ, несовершенная узда. Нѣтъ убійцы или вора, который бы совершая преступленіе, не надѣялся ускользнуть отъ правосудія, и нѣтъ ребенка, который, дѣлая что нибудь запрещенное, не воображалъ бы что онъ съумѣетъ ловко обмануть учителя или родителей. Удайся ему это одинъ разъ, и онъ уже будетъ считать себя очень сильнымъ въ искуствѣ притворства. Школьникъ, котораго тиранятъ и наказываютъ, уходитъ въ себя и въ глубинѣ своей маленькой гордости презираетъ нашу нравственную власть. Ничего нѣтъ легче какъ наложить на ребенка ярмо, но за то нѣтъ ничего труднѣе какъ внушить ему впослѣдствіи довѣріе. Если онъ только разъ заподозритъ, что имъ управляетъ прихоть или произволъ, онъ подчинится одной только силѣ. Подъ видомъ покорности, онъ затаитъ въ душѣ скрытый протестъ. Его воля, уступающая передъ страхомъ розогъ, будетъ только ожидать благопріятной минуты, чтобы прибѣгнуть къ хитрости и коварству. Лукавство есть протестъ слабаго противъ сильнаго. Безсильный для открытой борьбы, ребенокъ ищетъ случая обойти власть родителей. Я часто удивлялся въ подобныхъ случаяхъ хитрости и смѣлости его лжи. Не одинъ 7-ми лѣтній мальчикъ въ состояніи поспорить въ коварствѣ съ рабами Плавта, мольеровскими Скпенами и даже съ Фигаро Бомарше!