Открывая Эмилю изученіемъ латинскаго и греческаго языка источникъ древнихъ литературъ и исторіи я, конечно, имѣю въ виду расширить его умственный кругозоръ; но еще болѣе занимаетъ меня нравственный законъ, который онъ почерпнетъ изъ этого изученія. Примѣры нравственнаго мужества, безкорыстія и патріотизма гораздо громче говорятъ сердцу юноши, чѣмъ всевозможныя нравоученія. Въ самомъ энтузіазмѣ уже кроется источникъ самоотверженія; онъ влечетъ насъ къ тому, что внѣ и выше насъ самихъ, онъ отрѣшаетъ насъ отъ нашего себялюбія, и заставляетъ сливать вашу собственную личность съ тѣми, кто дѣйствительно жилъ не даромъ. Я бы не могъ возлагать никакихъ надеждъ на воспитанника, котораго ничто не приводило въ восторгъ. Лишь въ томъ есть искра божественнаго огня, на комъ не скользитъ безслѣдно лучь нравственнаго величія другихъ, Античныя добродѣтели еще сильнѣе добродѣтелей современныхъ, овладѣваютъ воображеніемъ, въ силу той энергіи и того принципа, которые присущи ихъ внѣшнимъ проявленіямъ. Будучи отдалены отъ насъ вѣками, поступки римлянъ и грековъ, благодаря этому разстоянію и чудеснымъ дополненіямъ именно принимаютъ черты, которыя, быть можетъ, преувеличиваютъ ихъ дѣйствительное значеніе, но которыя тѣмъ болѣе упрочиваютъ за ними удивленіе молодежи. Вотъ почему я многаго ожидаю отъ вліянія древнихъ на идеи и характеръ моего сына.
Но я, въ тоже время, очень хорошо сознаю, что не все достойно удивленія въ тѣхъ примѣрахъ, которые они намъ завѣщали. Сципіонъ, подавляющій Аннибала и разрушающій Карѳагенъ, вовсе не такой герой, какого я желалъ бы выставить образцомъ для Эмиля. Всѣ мои усилія, напротивъ, клонились бы къ тому, чтобъ дать ему понять, что пораженіе понесенное изъ уваженія къ чувству справедливости стоитъ несравненно выше успѣховъ оружія и что истинная слава неразлучна съ величіемъ души. Знаешь ли, сказалъ бы я ему, когда Римъ дѣйствительно побѣдилъ Карѳагенъ? Онъ побѣдилъ его въ тотъ день, когда Регулъ вѣрный своей клятвѣ, не взирая на настоянія друзей своихъ, жены и дѣтей, одинъ снова отправился въ Африку. Онъ зналъ что идетъ на смерть, и между тѣмъ, все таки шелъ. Римская честность въ этотъ день показала себя выше честности пунической. Все остальное было лишь дѣломъ времени; Карѳагенъ долженъ былъ погибнуть.
Римская республика въ лучшія свои времена представляетъ намъ, безъ сомнѣнія, много возвышенныхъ и благородныхъ характеровъ. Но то ли мы видимъ въ эпоху ея упадка? Объясняя Эмилю причины успѣховъ диктатуры, я обращалъ бы вниманіе его именно на отсутствіе гражданскихъ доблестей. Я на опасаюсь внѣшнихъ опасностей, которымъ можетъ подвергаться свобода, мнѣ не страшны Тарквиніи, ни Порсены у воротъ Рима, пока существуютъ Муціи Сцеволы. Чего я всего болѣе опасаюсь въ судьбахъ народовъ — это приниженія общественной совѣсти.
Тираны — въ насъ какихъ и тутъ-то противъ нихъ и надо бороться. Къ чему послужило Бруту и его сообщникамъ убійства Цезаря? Язва цезаризма была въ самомъ сердцѣ Рима.
Ты, замышляющій вырвать власть изъ рукъ диктатора, вырви прежде изъ собственнаго сердца высокомѣріе патриція, вырви, если можешь, изъ души твоихъ согражданъ пороки и слабости, призывающіе диктатора. Безъ этого подвиги личной энергіи быть можетъ и составятъ блестящую страницу въ исторіи, быть можетъ. они и отсрочатъ на немногіе годы роковую развязку, но они безсильны поднять страну.
Сколько печальныхъ эпизодовъ мрачатъ послѣдніе дни римской республики — жестокость военнаго деспотизма, проскирпціи, казни, рабское честолюбіе, продажность совѣсти, стала малодушныхъ и подлецовъ, которые всегда идутъ за колесницей побѣдителя. И не смотря на все изъ среды задавленной, униженной массы, выдаются по временамъ великіе характеры — какъ скалы, выдающіяся надъ мелководьемъ. Пока еще существуютъ въ обществѣ эти люди сильные своимъ убѣжденіемъ, дѣло свободы Рима еще не проиграно. Еще идетъ борьба, еще нѣтъ пораженія, нѣтъ конечной гибели. Послѣдняя надежда угасаетъ только, когда изнемогшіе отъ борьбы римляне безмолвно подчиняются обѣщающей имъ желанное спокойствіе диктатурѣ, которая усиливается съ каждымъ днемъ сознаніемъ своей все болѣе и болѣе упрочивающейся безопасности. Правленіемъ наиболѣе опаснымъ для величія Рима — былъ смягченный деспотизмъ Августа.
Народное честолюбіе можетъ долго витать себя странными обольщеніями. Народъ считаетъ себя избранникомъ изъ народовъ, народомъ царей. Его орлы торжествуютъ за предѣлами отечества, онъ какъ и во дни прежней славы побѣждаетъ по временамъ варваровъ. За него боги, сивиллины книги, памятники его искусства и величественныя зданія, которыя привлекаютъ въ Римъ толпы иностранцевъ. Онъ заново отстроилъ свой вѣчный городъ. Но ни войска, ни крѣпости, ни храмы не спасутъ народъ отъ упадка. Капитолій пережилъ римлянъ.