Мы встали из-за столика и направились к выходу. Ехали мы на его машине, серебристом Pontiac Bonneville девяносто восьмого года, в салоне играла какая-то инди-группа, а на зеркале заднего вида побрякивали серебряные игральные кости. После долгого молчания, я не удержалась и спросила, почему он выбрал именно меня. Стэнли, так звали этого мужчину, сказал, что просто почувствовал, что мне нужна помощь, а все, что он мог мне предложить – это работа в клубе. Еще Стэн пообещал меня оберегать от назойливых клиентов и защищать. По его мнению, такая молодая танцовщица должна произвести фурор.
Если честно, чем дальше мы ехали, тем больше мы хотелось ему доверять. Этот суровый на первый взгляд мужчина оказался очень добрым, рассудительным и спокойным человеком. На все мои вопросы он отвечал предельно честно и однозначно. Конечно, я все еще сомневалась на счет этой работы, ведь мне всего лишь шестнадцать, но я дала себе слово, что стану сильной и взрослой, поэтому мне нужно было научиться принимать решения быстро и желательно правильно. К тому же я видела один плюс: я – бывшая гимнастка, и мне не составит труда ползать по этому шесту. Фу. Вот это я пока себе не могла представить.
Мы подъехали к трехэтажному зданию, чья архитектура особо не отличалась от привычных зданий в Лондоне. Стены из красного кирпича, который в некоторых местах уже стал крошиться, большие окна в черных рамах были занавешены тяжелыми бордовыми шторами, массивная, высокая дверь была также черного цвета под стать окнам. Смотря на строгий стиль этого здания, невозможно было бы догадаться, что внутри танцуют полуголые девушки, если бы не яркая неоновая вывеска над водной дверью – Eva.
«Как иронично, – подумала я. – Ева – первая земная грешница, а девушки, работающие в этом месте, вряд ли могут похвастаться своей невинностью».
Я собралась с мыслями и вошла внутрь. Интерьер помещения, как я и предполагала, был в бордовых и красных тонах. Золотые элементы декора и лепнины на стенах и потолке добавляли ему роскоши. Красивые кожаные диваны, столики из темного дерева с мягким стульями стояли по периметру, окружая большую сцену с шестом. Тут было действительно красиво и явно дорого, что навело меня на мысль, что не каждый проходимец может посетить это место.
Пока я знакомилась с интерьером клуба, в зал вошла женщина. Как оказалось, это был директор. Сначала я стояла в ступоре, не зная, что сказать, потом мне стало стыдно, а потом совсем грустно, потому что она увела Стэнли в кабинет и начала на него кричать. Со временем крики становились все тише и вскоре вообще смолкли. Через пятнадцать минут она вышла из кабинета и попросила меня присоединиться к беседе. Она задала мне только один вопрос: «почему в таком возрасте я вынуждена работать в подобном месте?» и попросила говорить честно. И я рассказала.
Это был первый раз после смерти мамы, когда я так сильно плакала. Я вообще считала, что плакать не имеет смысла, ведь слезы дело не решат. А тут меня как прорвало, я рассказала о маме, о том, что нас полгода назад бросил папа, о том, что мне пришлось брать все в свои руки и заботиться о себе и брате. Мне стало так горько. А она слушала, не перебивая, и я даже не сразу заметила, как передо мной появилась чашка с горячим чаем, а я оказалась в ее объятиях и уже не плакала, а просто всхлипывала и дрожала. Я была уверенна, потом мне станет стыдно за мой приступ слабости, но тогда я чувствовала, что эти люди меня не обидят.
Когда я успокоилась, Ло (она попросила не называть ее леди или мисс) сказала, что примет меня на работу. Мы оговорили все условия и договорились, что я буду говорить всем, что я совершеннолетняя. И вот теперь я уже второй год танцую. Сначала меня после каждого моего выхода тошнило, и мне приходилось убегать в туалет, чтобы вырвать. Затем я привыкла, даже стала с энтузиазмом придумывать свои номера. Другие девочки просто танцевали, а мне хотелось рассказать историю. У меня появились поклонники, я не горжусь этим, но это помогает мне оставаться с куском хлеба. Кстати, девочки меня приняли очень хорошо, они учили меня, помогали, объясняли. Я сразу влилась в коллектив. Но была одна девушка, с которой мы сдружились больше всех. Тогда ей было двадцать, и звали ее Нина. Такое простое имя, но мне оно сразу понравилось. Она была оторвой и дебоширкой, с ярко рыжей копной волос и ярко-голубыми глазами. Это единственный человек, с которым я делилась всем и единственный человек, с кем я познакомила моего брата.