– А что сказали твои родители?
– Да ничего. Назавтра я всем растрезвонила, что я уже не девушка, что у меня есть любовник. И они нашли это совершенно нормальным.
– И Жан попросил твоей руки?
– Да вовсе нет! Мы и не помышляли о женитьбе. Мне было неполных семнадцать, я только что сдала свой «бак» и была страшно горда, что я любовница, метресса солидного взрослого мужчины.
– Так почему же ты оказалась замужем?
– В один прекрасный день Жан сказал таким обычным спокойным тоном, что фирма посылает его в Сиам. Я чуть не упала со стула от огорчения. Но он так же спокойно объявил:
«Я на тебе женюсь перед отъездом. А ты прилетишь ко мне попозже, когда я найду для нас дом».
– Ну и как ты на это?..
– Мне показалось это сказкой, слишком чудесной, чтобы осуществиться. Я радовалась и смеялась, как безумная. И через месяц мы поженились. И, представь себе, мои родители ничего не имели против того, что я была любовницей Жана, но просто встали на дыбы, узнав, что я буду его женой. Они говорили ему, что он слишком стар для меня, что я еще невинный ребенок.
Как тебе это нравится, а? Но он сумел их убедить. Мне бы очень хотелось знать, что он им сказал. У моего папы чуть не случился инфаркт: он никак не мог примириться с тем, что я должна бросить вышмат.
– Бросить что?
– Высшую математику. Я занималась ею на факе.
Мари-Анж рассмеялась. Эммануэль продолжала:
– Это была папина идея – дочка будет крупным математиком… Ну ладно, Жан должен был улететь сразу же после свадьбы. Но вышло так, что, к счастью, его отъезд задержался на целых полгода. И потому я была законной супругой почти столько же времени, сколько была его любовницей. И знаешь, заниматься любовью законно не менее интересно, чем грешить. Хотя сначала мне было чудно, что мы занимаемся этим по ночам.
– Где ты жила, когда он уехал? У родителей?
– Да нет! В нашей квартире, в нашей собственной квартире на Рю Доттор Бланш.
– И он не побоялся оставить тебя одну?
– А чего тут бояться?
– Как чего? Что ты будешь ему изменять.
Эммануэль фыркнула:
– Н-ну, не думаю. Мы никогда не говорили об этом. Эта мысль никому из нас и в голову не приходила.
– Но потом ты все-таки изменяла ему?
– Зачем? Около меня крутилась уйма всяких мужчин, но мне они казались ужасно смешными.
– Значит, это правда, то, что ты говорила бабам…
– Бабам?
– Вчера, в бассейне. Ты разве забыла, что ты сказала, что никогда не спала ни с одним мужчиной, кроме своего мужа.
Эммануэль задумалась едва ли на долю секунды, но этого хватило, чтобы встревожить Мари-Анж. Она привстала на коленях и вперила в Эммануэль недоверчивый взгляд.
– Ни слова правды нет в том, что ты говоришь, – провозгласила она тоном обвинителя. – Стоит только посмотреть на твое лицо.
Эммануэль довольно неумело постаралась спрятать свое смущение.
– Начнем с того, что ничего такого я не говорила…
– Как! Разве ты не сказала Ариане, что ты никогда не обманывала мужа, не изменяла ему? Вот об этом я тебе и говорю. Потому что я тебе не поверила. К счастью!
Эммануэль ответила ей в тон, как адвокат отвечает наседающему на подзащитного прокурору:
– Нет, ты ошибаешься. И я повторю, что я говорила совсем не то, что тебе кажется. Я всего-навсего сказала, что я была верной Жану все время, пока была в Париже. Вот и все.
– Ну вот, а я что говорю!
Мари-Анж пытливо всматривалась в лицо Эммануэль, но та смотрела на нее так обескураживающе правдиво! Однако недоверие Мари-Анж не исчезло. Девочка переменила тактику. В ее голосе послышалось лукавство:
– Знаешь, я спрашиваю себя: почему же ты оставалась верной. И вот я поняла – это ты себя за что-то наказала.
– Ничего подобного! Просто мне никто не был нужен.
Мари-Анж немного помолчала.
– Значит, если бы тебе кто-нибудь понравился, ты бы отдалась ему?
– Ну, разумеется.
– А как это можно доказать? – теперь Мари-Анж говорила, как обиженный ребенок.
– А я так и поступила!
Мари-Анж как током ударило. Она подалась вперед:
– Вот видишь, – сказала она торжествуя. – А ты пыталась меня уверить, что не делала этого!
– Я не делала этого в Париже, – терпеливо объяснила Эммануэль. – Я сделала это в самолете. В самолете, которым летела сюда. Ты поняла наконец?
– А с кем? – оживилась Мари-Анж.
– С двумя мужчинами, которых я никогда не знала раньше. Я даже не знаю, как их зовут.
Если она думала удивить Мари-Анж, то ей пришлось разочароваться. Та продолжала деловито выяснять подробности:
– Они все получили от тебя?
– Да!
– А сначала они поиграли с тобой?
– Да!
– А они вошли в тебя глубоко?
– О да! Очень глубоко!
Эммануэль инстинктивно прижала ладонь к низу живота.
– Поласкай себя, пока будешь рассказывать, – распорядилась Мари-Анж.
Эммануэль отрицательно покачала головой. На лице ее появилось выражение какого-то безразличия, апатии. Мари-Анж всматривалась в нее настороженно.
И Эммануэль подчинилась. Она начала рассказывать, сначала через силу, скрепя сердце, но постепенно оживилась, вспоминая свое приключение, и старалась не пропустить ни одной детали. Она остановилась, рассказав, как ее похитила греческая статуя. Мари-Анж слушала ее с видом внимательной ученицы, но все же время от времени как-то ерзала, словно стремясь найти место поудобнее.
– Ты рассказала об этом Жану? – спросила она.
– Нет.
– Ты видела потом этих мужчин?
– Нет.
На этом вопросы Мари-Анж как будто иссякли. Захотелось чаю. На зов Эммануэль явилась служанка – прямой стан, черные волосы с цветком в прическе, пестрый саронг – подлинная мечта Гогена. Обе собеседницы немного приоделись: Эммануэль влезла в свои шорты, Мари-Анж натянула трусики. Пестрая юбка по-прежнему лежала в кресле. Потом, вняв настойчивым просьбам Мари-Анж, Эммануэль принесла все свои голые фотографии. И тогда вопросы возобновились:
– Послушай, а ты мне ничего не говорила о том, что у тебя было с этим фотографом.
– А ничего, – призналась Эммануэль. – Он ко мне даже не прикоснулся, – добавила она с легкой досадой. – Впрочем, нечего было надеяться. Он – педик.
Мари-Анж сделала скептическую гримаску, потом принялась рассуждать:
– Я считаю, что художник, прежде чем писать портрет, должен полюбить свою модель или позаниматься с нею любовью. Что за бред позировать тому, кто не интересуется женщинами!
– Я тут ни при чем, – Эммануэль уже немного устала от расспросов. – Он сам предложил мне снять меня. Я тебе говорила, он был приятелем Жана.
Мари-Анж взмахом руки словно отогнала прошлое:
– Теперь надо постараться, чтобы тебя изобразил кто-нибудь настоящий. Не ждать же, пока ты состаришься.
Образ этого «настоящего», о котором так серьезно говорила девочка, и неминуемая близость собственной старости рассмешили Эммануэль:
– Я не люблю позировать даже для фотографов, а ты думаешь о живописце!
– А с тех пор как ты здесь, у тебя ничего не было с мужчинами?
Эммануэль возмутилась:
– Ты с ума сошла!
Мари-Анж озабоченно нахмурилась:
– Надо, чтобы ты поскорее нашла любовника.