Иммануил Кант и Эммануил Сведенборг. Иммануил Кант (1724–1804) — мыслитель, безусловно, входящий в «пятерку» наиболее выдающихся философов в истории человечества; современник Сведенборга. Кант обозначил — на уровне высокой метафизики — конечные пределы человеческого знания и познания: тот рубеж, который разум людей не может, не способен, а поэтому не должен превосходить. В этом ракурсе и нужно истолковывать его полемики с по-своему не менее великим шведом.
Сама тема — Кант и Сведенборг может быть с избытком исчерпана раскрытием истории создания и содержания одной-единственной работы Канта. Она была написана им в конце 1765 г., а в 1766 г. опубликована анонимно в Кёнигсберге под названием «Грезы духовидца, поясненные грезами метафизики». Данная работа и была направлена против Сведенборга, представляя собой не просто радикальную критику, но даже — по сути — язвительный разбор как его теоретических взглядов, так и его практической деятельности. К этой работе, правда, следует присовокупить еще один, совсем небольшой, текст — письмо Канта к его знакомой фрейлейн Шарлотте Амалии фон Кноблох, также целиком и полностью посвященное Сведенборгу и некоторым подробностям, касающимся непосредственно его «общения» с духами [49]. Датировано оно более ранней, чем «Грезы духовидца», датой — 10 августа 1763 г. На этот счет биографы Канта высказывали и продолжают высказывать самые разные точки зрения, и, соответственно, датировалось это письмо также по-разному главным образом из-за неразборчивости числа и года его написания самим Кантом. Чаще всего исследователи ссылаются здесь на К. Фишера, который в двух посвященных Канту томах своей «Истории новой философии» (русское издание 1910 г.) более-менее убедительно отстаивает мысль о том, что письмо относится именно к 1763 г. Хотя известный советский кантовед А.В. Гулыга, выпустивший в 1970-е гг. целую серию блестящих работ о немецких философах-классиках — Канте [46], Ф. Шеллинге и Г. Гегеле, полагал, что письмо к фрейлейн Кноблох нельзя относить к 1763 г., даже несмотря на то, что именно эта дата фигурирует в Полном собрании сочинений немецкого философа [46, с. 77].
Это не праздный вопрос: именно обращение госпожи Кноблох к Канту с просьбой, чтобы тот дал оценку деятельности Сведенборга и разъяснил, насколько правдоподобны ходившие в обществе рассказы о его общениях с душами умерших, стало своего рода поводом для обращения мыслителя к подробному изучению трудов шведского мистика. Хотя узнал он о Сведенборге не от нее, а от одного из своих бывших студентов — датского офицера. Сохранились сведения о том, что Кант даже написал письмо Сведенборгу, а один из его друзей посетил того, будучи в Стокгольме, и из первых уст услышал невероятную историю о фантастическом даре ясновидения, которым Бог наделил его под старость. Речь шла о его, якобы, близких отношениях с душами умерших, от которых он и получал сведения о потустороннем мире.
Важно отметить, что в указанном письме Кант еще не высказывал резких суждений по поводу «теории и практики» Сведенборга, и можно не ошибиться, утверждая, что он вряд ли сомневался тогда в достоверности как его способностей, так и многочисленных историй о них. Как объяснял этот факт Гулыга (да и не он один), нет ничего удивительного в том, что Кант поначалу верил в правдивость рассказов о Сведенборге. Даже во времена О. Шпенглера, а это будет почти через полтора века после описываемых нами событий, в Германии были широко распространены все разновидности мистики и ясновидения, а лекции по оккультизму в начале XX в. регулярно посещал и А. Гитлер, и многие другие будущие вожди Третьего рейха. Что же тогда говорить о середине XVIII в., буквально изобиловавшего мистиками-ясновидцами.
Тем не менее, как утверждает тот же Гулыга, уже в 1762 г., т. е. за год до официально приписываемой письму к фрейлейн Кноблох дате, философ «решительно усомнился в существовании духов» [46, с. 77] и резко поменял тон своих высказываний как о Сведенборге, так и о мистике как таковой вообще. Поэтому, на взгляд российского автора, текст письма должен отражать воззрения Канта куда более раннего времени (не 1763 г.!). По убеждению Гулыги, прав здесь не Куно Фишер, а первый публикатор письма Боровский, который считал, что оно написано, скорее всего, в 1758 г. И это, на наш взгляд, более правдоподобно, учитывая логику последующих рассуждений немецкого философа.