Перед человеком и человечеством, считал Кант, всегда возникает множество задач, и истинная мудрость заключается как раз в том, чтобы избрать именно те задачи, которые важны для людей. Зрелый, обладающий опытом разум должен знать не только то, без чего человечество прекрасно может обойтись, но и знать невозможное. Кант имеет в виду здесь то, что подлинная наука должна уметь определить границы, установленные ей природой человеческого разума. «А все беспочвенные замыслы, хотя сами по себе они, может быть, не лишены достоинства, бесследно исчезают в дыму тщеславия, как лежащие вне человеческой сферы»: только тогда метафизика и становится истинной спутницей мудрости. Сегодня же, полагает Кант, она еще от этого бесконечно далека, так как многие продолжают придерживаться той точки зрения, что следует постоянно и без разбора расширять наши знания. Это занятие, тем более, доставляет удовольствие, приводит в движение все силы ума и «своей возвышенностью вовлекает человека в состязание умозрения, мудрствующего без разбора, решающего, поучающего или опровергающего, как это всегда бывает с мнимым глубокомыслием» [50, с. 350]. Кант же полагал, что настоящее философское исследование, признающее не только предметы, но и их отношение к человеческому рассудку, сразу суживает границы нашего познания и устанавливает «рубеж, который никогда больше не позволяет исследователю выйти из свойственной ему области». Так и в случае со Сведенборгом Канту понадобилась философия (мы бы добавили, настоящая философия) для того, чтобы показать все те трудности, которые возникают всякий раз, как только исследование вступает в область познания, находящуюся вне кругозора человека.
Четко определяя круг задач и компетенции философии, немецкий мыслитель сводит их к разгадке ряда сложных явлений и сведения их к вещам более простым. Все же основные понятия о вещах должны браться только из опыта, иначе они не смогут быть ни доказаны, ни опровергнуты. Отсюда все суждения, типа: «моя душа движет моим телом» или: «душа находится в связи с другими существами, ей подобными» (намек явно в адрес Сведенборга!), являются, по Канту, исключительно вымыслом. Ведь их никто не может проверить в опыте. Однако такого рода вымысел он призывает ни в коей мере не смешивать с теми «выдумками», которые имеют место в естествознании и которые называются гипотезами. В них ничего не измышляется произвольно, а только берутся те представления, которые нам уже хорошо известны из опыта. Достоинством такого рода знаний является не только то, что они соответствуют явлениям, но и возможность их доказательства в опыте в любое время и в любом месте. А вот при вымыслах первого рода (опять камешек в огород Сведенборга!) допускаются, по Канту, такие отношения между причиной и следствием, о возможности которых нельзя ничего сказать определенного, потому-то он и называет их «химерическими». Даже если иногда различные явления, будь то действительные или мнимые, и становятся нам понятными, если мы объясняем их таким образом, т. е. с помощью нами же придуманных сил и законов, никакой пользы для человечества, по Канту, отсюда не следует. Ведь так люди могут легко объяснить все на свете; на самом же деле они должны ждать того момента, когда на основе развития науки в будущем опыте человечество сможет открыть новые для себя понятия и законы, которые сегодня для него еще скрыты.
Кант призывает апеллировать исключительно к опыту и взятым из него доказательствам. Он приводит здесь пример с хваленой целебной силой магнита, якобы, ослабляющего зубную боль. Только когда в будущем опыте мы накопим достаточное количество наблюдений, свидетельствующих о том, что действие магнита на мясо и кости является столь же несомненным, как и его действие на железо и сталь, можно будет доверять этому положению. Если же мы будем опираться только на вымыслы и на мнимый опыт, который нельзя будет согласовать с законами человеческого восприятия этого мира и который поэтому станет показателем только беспорядочности в показаниях чьих-то органов чувств (опять экивок в сторону тех, кто сочиняет и распространяет рассказы о духах!), то такого рода опыты не будут иметь доказательной силы и служить основанием для законов нашего опыта. Потому-то и во всех тех случаях, которые Кант рассмотрел применительно к «делу Сведенборга», никакое «убеждающее и философское уразумение невозможно». Но, по Канту, оно и не нужно. Хотя он прекрасно понимает, что всегда будут существовать те (в том числе и среди представителей науки), кто будут «трубить о важности исследования природы души, так как, по их мнению, это даст хорошие доказательства в пользу идеи о существовании загробной жизни». Для них эта уверенность является, в свою очередь, хорошим побудительным мотивом к добродетельному поведению людей в этом мире. Но для Канта такой подход к нравственности будет всегда невозможным: он не может считать добродетельными тех, кто лишь из-за страха перед наказанием в будущей жизни не предается своим любимым порокам и преступным наклонностям здесь, в этой жизни. Такие люди хотя и боятся греха, но любят они не саму добродетель, а ту выгоду, которую приносит добродетельное поведение.