Как ни специфичны отдельные переживания, которых у нешизофреников в таком виде вообще не бывает, все же они могут быть — если больные о них говорят — выражены в общепонятных категориях. Эти категории как автономные формальные связи не являются «здоровыми» или «больными», поскольку вообще не являются психическими, — они есть собственно средство межчеловеческой коммуникации. Поэтому существует соответствие между чисто рациональными конструкциями здоровых людей и экзистенциально обоснованными построениями шизофреников.
В принципе, центральным для данной проблемы является вопрос объективного существования духовного мира — как бы в некоем ином измерении. Здесь есть несколько возможностей.
Либо существование этого духовного мира должно быть объективно — может быть, даже экспериментально, — средствами посюстороннего чувственно-пространственного опыта «доказано» (так возникают попытки телепатии и т. п., которые, как известно, пока еще нигде не дали неоспоримых результатов и логические предпосылки которых в большинстве случаев остаются неясными, но это мы здесь не должны обсуждать). Либо его духовное содержание соответствует какой-то мировоззренческой потребности, какой-то вере, которая вообще не нуждается в шизофреническом обосновании, но в этом случае никогда не получит и чувственного наполнения (ибо оно тогда погружено в процессы, закономерно связывающиеся с совершенно гетерогенными симптомами, — истерические или иные, которые также можно охарактеризовать психопатологически). Либо оно соответствует некой поэтически-мифологической потребности, для которой проблема действительности всерьез не ставится или для которой действительность означает нечто совсем иное; либо, наконец, существование этого мира может проявиться через субъективное, чувственно наполненное переживание.
У Стриндберга и Сведенборга такое переживание и было собственно доказательством». По Ясперсу, сам «диагноз шизофрении в случае Сведенборга подвергается сомнению… Он маловероятен. Мне он кажется несомненным несмотря даже на то, что имеющиеся данные недостаточны, чтобы сделать диагноз столь же абсолютно неоспоримым, как в случае Стриндберга. Можно было бы предположить, что здесь имела место истерия, как в случае святой Терезы и т. п., но для возраста Сведенборга это было бы намного удивительнее, чем позднее проявление шизофрении, а главное, сделало бы непостижимыми элементарные феномены. Можно, далее, попытаться понять содержание его мыслей исторически, исходя из традиций и, отчасти, из условий его предпсихотической мыслительной работы, — что было бы совершенно правильным подходом.
…Та соответственная переживаниям реализация этого мыслительного содержания, какая имела место у Сведенборга, вне шизофрении каузально едва ли возможна. […] При ближайшем рассмотрении различия между патологическими мистиками (в той мере, в какой вообще можно получить о них биографическое представление) оказываются для реалистически-психологического взгляда значительными, — так, например, значительны различия между святой Терезой и Сведенборгом, и сопоставление этих фигур прямо привело бы к сопоставлению истерии и шизофрении. И, наконец, великих мистиков, имевших творческие мысли (Плотина, Майстера Экхарта, Фому Аквинского), не следует рассматривать ни в качестве истериков, ни в качестве шизофреников — их вообще не следует рассматривать в качестве патологических личностей».
Для мудрого и искушенного Ясперса все то, что касается мистиков и их прорывов за «грань реального», выносится «за рамки».
Чеслав Милош: идеи Сведенборга в первой половине XX столетия [56]. Польский поэт и эссеист, лауреат Нобелевской премии по литературе (1980) Милош по-своему квалифицировал вклад Сведенборга в культуру первой половины XX в.
По мысли нобелевского лауреата, «в первой половине нашего века немало внимания уделялось так называемому символизму в поэзии, и странно, что, несмотря на эти увлечения, Сведенборг был малоизвестен. Ведь «Соответствия» Бодлера, стихотворение ключевое для символистской поэзии, обязано Сведенборгу своим названием и содержанием… Истина в том, что у каждой эпохи есть своего рода пыльная комната, где хранятся презираемые реликты прошлого. Там и остался Сведенборг, вместе с шарлатанами, магами и ясновидящими не столь уж разумного Века Разума — как граф Калиостро, граф Сен-Жермен и основатель «мистических лож» во Франции Мартинес Паскалис. Слишком это было рискованно — принять Сведенборга всерьез. И потом, никто не знал, что с ним делать.