— Перепуганный мальчишка, — констатирует Иссин, прочитавший мои мысли, — Правда красивый, добавляет он с сожалением, словно этот факт его расстраивает, — И как так получилось что весь Рессат считает тебя самым отчаянным и отважным Коммандоркапитаном Солнечной Системы?
— Не знаю я, — огрызаться с Иссином себе дороже, — Ну то, что отчаянный может и правда. Сэм, и я успели столько всего натворить за семь лет, что пожалуй с этим эпитетом можно согласиться. Но отважный? Вот Иссин, в отличие от меня, совсем ничего не боится, с того момента, как стал находиться под моей защитой. Хотя от Раи Стара в деле защиты Иссина толку было больше, чем от меня. А от скольких проблем Иссин меня спас, за тринадцать лет… Даже то, что у меня частичный допуск — его заслуга. Ни Ольга, ни я не знали о том что для получения частичного допуска к полетам достаточно чтобы этот допуск подписали десять медикологов ну или врачей, хирургов.
Я сжимаюсь от боли и впервые понимаю, что долго я так не выдержу. Но кричать я не осмеливаюсь. Это воспримут как слабость. Мой социальный статус подразумевает, что я должен уметь владеть собой. Это определение включает в себя правила приличия для телекинетика: например не подвешивать с помощью телекинеза в воздухе и не телепортировать на неопределенное расстояние медицинский персонал РРЦ.
Некоторое время я пытаюсь решить, что мне делать. Позвать ночного дежурного и попросить обезболивающее? Нет, я никого из них не хочу видеть. Иссину совсем не обязательно напоминать о том, что многие из тех, кто работает в РРЦ за меня поручились. Я итак это помню. Поэтому и не хочу превлекать их внимание по собственной инициативе. С почти стопроцентной вероятностью я лишь добьюсь того, что какая-нибудь медсестра прийдет делать уколы и препирательства с нею разбудят Ольгу. Боль останется. Даже если мне повезет телепатически связаться с кем-нибудь вменяемым из ее персонала, кто поймет, что мне просто нужны таблетки, все равно этот человек должен будет записать сам факт того что я попросил обезболивающее. Сам. Ночью. Так что то, что Ольга разрешила мне с сегодняшнего дня летать в Рессатском колледже пилотов, проводя в РРЦ только вечер и ночь, ну и выходные, кто-нибудь может оспорить. Тот же Йоран. Да и Ольга может пересмотреть свое решение, если получит утром раппорт о том, что я по собственной воле позвал ночной персонал и попросил дать обезболивающее. Она же в курсе, как я обычно отношусь ко всем, кто хоть немного медик. Исключение из этого правила я делаю лишь для нее.
Остальной персонал меня боится почти так же сильно, как я боюсь их. И это не секрет ни для кого в Рессатском реабилитационном центре. Но если Ольга поймет насколько мне больно, я не только свободы приходить и уходить когда вздумается с РРЦ лишусь. Опять встанет вопрос о следующей операции. Эта мысль пугает меня настолько, что я не осмеливаюсь позвать кого-нибудь телепатически и попросить таблетки. Орать от боли мне не полагается по званию. Будить Ольгу мне не хочется. Единственное на что я осмеливаюсь это почти неслышно застонать.
А ведь на плече у меня все еще сидит Иссин, который вполне может поставить в известность и Ольгу, и Йорана о моем состоянии. Хотя медицинский браслет у меня на запястье тоже вполне себе незримый свидетель. Вчера мои игры с этим браслетом стали известны Йорану с подачи Иссина. Иссин сердито расправляет крылья. Я вижу что он не может решить дилемму — с одной стороны он уже год работает вместе с Ольгой в РРЦ и сейчас беспокоится за меня. С другой стороны, он летает со мной уже тринадцать лет и по опыту знает, как именно я обычно реагирую на попытки непрошенных доброжелателей или врачей диктовать мне условия. Он уже семь лет — главная программа на «Серебряной Звезде».
— Ты зря пытаешься скрыть от Ольги, что тебе больно. Рано или поздно она тебя вычислит. Но я тебя больше не стану выдавать, — тихо говорит Иссин, — Понял уже, что иначе ты выкинешь меня из своей жизни. А я без тебя не могу.
Я чувствую свою вину перед Иссином. Когда я вчера вечером сбежал на пляж, я в раздражении запер его с Давидом и Йораном. Не подумав о том, как он это воспримет. А ведь я итак был перед ним виноват. Из всех моих друзей лишь Иссин был свидетелем того, как я умирал.
— Прости меня, — я провожу ладонью по спине дракончика, — Я не должен был вымещать своё раздражение на тебе.
Иссин складывает крылья и выгибает шею чтобы заглянуть мне в глаза. Его довольное ворчание — почти прощение. Я вздыхаю, понимая, что теперь Иссин вполне способен опять рассказать Ольге или Йорану что я полночи не спал из-за боли. Хотя… две таблетки у меня, кажется, есть. Я успел их прихватить с собой просто так, чтобы подразнить Марка и чтобы Ольга не думала, что я буду слушаться ее персонал бесприкословно. Те две таблетки обезболивающего, которые я стащил с помощью телепортации из медотсека вчера вечером.
Их пропажу из наглухо закрытого шкафчика со временем, конечно, заметят. И вполне вероятно, это событие будет отмечено в моей медицинской карте. Причем с пояснениями, ничего хорошего не сулящими. Так как кто именно виноват в несоответствии учетной записи и реального наличия медикаментов в закрытом помещении ни у кого не оставит ни малейшего сомнения. Я — единственный телекинетик высшей классификации, проходящий медицинский осмотр и необходимое лечение в РРЦ. Никаким другим способом, кроме как с помощью телепортации таблетки пропасть не могут. Их пересчитывают вдвоем, прежде чем закрыть медотсек. А затем расписываются, называя точное их количество.
Ну, стащил — это, пожалуй, немного не верно. Позаимствовал — более точный термин. Изходя из того, что Медицинский Центр Системы Сатурна на Титане 654, РРС, Рессатский Реабилитационный Центр на сто процентов финансируется из отчислений с предприятий на которых у меня контрольный пакет акций, теоретически эти таблетки все равно принадлежат мне. Но это в теории. А на практике — высока вероятность того, что будет визг. Кто-нибудь все равно отчитает меня за телекинетические игры с телепортацией мелких предметов. Или еще хуже — пожалуется Ольге. Я знаю, что возможно мне прийдется провести здесь минимум год. И что вполне возможно правила изменятся со временем. По опыту знаю, что даже статус и деньги не смогут защитить. Я боюсь операций. И знаю, что леченте будет причинять боль. Знаю и боюсь. Я не хочу быть заперт здесь, как на Астре-2!
За моим самочувствием затаив дыхание наблюдает двести миллиардов человек в Системе Сатурна и вдвое больше — в Империи. Совсем не весело это осознавать. Я пленник здесь. Причем это был мой собственный выбор. Правда выбор между Астрой-2 и РРЦ, если быть точным. Я чувствую, что опять слишком близко подошел к черте, за которой — лишь ярость и отчаяние. А телекинетику моего уровня лучше держать эмоции под контролем. Как мог я надеяться, что за нарушение галактических законов не будет последствий? Ну ладно, второй галактический, но я был на грани того, что моя помощь Рессату и появление в Империи повлечет за собой нарушение первого галактического закона… А это было на Земле всего лишь раз, причем нарушил закон наблюдатель в двадцатом веке, а вот исправлять ситуацию пришлось уже в двадцать первом. Ещё до терраформации Луны и Марса. Но я не знаю, как именно он ушел из под удара. И не уверен, что то, что сошло с рук официальному наблюдателю, настоящему Древнему, так же легко простят мне, полукровке. И я не очень представляю, что мне со всем этим делать.
Рессатский реабилитационный центр, или РРЦ, был основан год назад. Это было стратегическое решение, для того чтобы Система Сатурна могла освободиться от лихорадки Леднева. Но я даже представить не мог, что меня самого здесь запрут. И мне прийдется смириться с тем, что за мной будет следить медицинский персонал РРЦ! Я не хочу здесь лечится. Вообще нигде не хочу!
Но раздражение — вещь бесполезная. И так же бесполезно выплескивать раздражение на тех, кто обязан меня лечить. Однако я стараюсь снизить контакты с медицинским персоналом до минимума. И просить кого-то из них даже о таких простых вещах, как принести чашку с водой чтобы запить таблетки я не буду. Просто потому, что каждый мой контакт с медицинским персоналом, а тем более по моей инициативе, а не их, тщательно записывается, а потом внимательно анализируется. Звать ночного дежурного из-за чашки с водой я не хочу, а включить воду в палате — это гарантия разбудить Ольгу. Так что я просто телепортирую чашку с водой на подоконник. Конечно я знаю, что те из ночного персонала, кто сидит сейчас на кухне, и наблюдает левитацию чашки и то, что кран на кухне сначала сам открылся а затем также самостоятельно закрылся будут слегка удивлены. И то, что они сейчас наблюдали даст им возможность все утро анализировать мое поведение и его причины. Ну и пусть.