Грейв с самого утра пошёл к Ноксу и осторожно посеял в его голове идею — не убивать Женевьеву, а захватить её душу. Он также подбросил ему мысль, что можно стравить обоих братьев с ней, снять с них магические ограничения, чтобы у публики не осталось ни капли сомнений. Нокс должен был быть заворожён.
Он не устоит перед хорошим спектаклем, сказал тогда Роуин. И оказался прав.
— Готова? — спросил он теперь.
Женевьева уже кивнула… и вдруг замерла.
— Роуин?
— Да? — прошептал он.
Она отправилась в Энчантру, чтобы найти ответ — почему чувствует себя чужой в собственной семье. И нашла его. Того, кто сделал её частью своей семьи. Хотела она того или нет.
Последний год она мечтала снова стать той девушкой, которой была до Фэрроу. До того, как он разбил ей сердце, сжёг её мечты и утянул в темноту. Но Роуин был прав.
Свет был там, где была она сама.
— Может, вы наконец поторопитесь, чёрт бы вас побрал?! — задыхаясь от напряжения, прошипел Грейв.
— Я твоя, — прошептала она. — Позаботься о моей душе, ладно?
А затем она опустила руку, обхватила его ладонь — ту, что сжимала охотничий клинок, — и без тени колебания направила лезвие себе прямо в сердце.
Глава 45. УГАСАНИЕ
Каждый миллиметр её кожи пылал, когда она, ошеломлённо глядя вниз, увидела, как из её груди торчит клинок. Но в этот раз огонь не пугал её — потому что разжёг его он.
Словно наблюдая за собой со стороны, Женевьева увидела, как Роуин вытащил нож из её тела, и вместе с лезвием из раны вырвался сияющий синий свет. Роуин поднёс раскрытый медальон к танцующей энергии, и Замок Души мгновенно всосал её внутрь, захлопнувшись с отчётливым щелчком.
Я держу тебя, — прошептал он.
Она увидела слёзы в глазах Роуина. Но прежде чем смогла поднять руку, чтобы коснуться его, всё вокруг начало медленно погружаться в чёрноту.
Роуин.
Роуин.
Ро…
Ро…
…
НАЗАД К НАЧАЛУ
Глава 46. СЕРЬЁЗНЫЕ НЕПРИЯТНОСТИ
Когда Женевьева очнулась, её сознание было затуманено, но обстановка казалась до боли знакомой. Она с трудом разлепила веки и прищурилась, всматриваясь в темноту своей детской спальни. Тело налилось тяжестью, во рту пересохло. Она медленно приподнялась, опираясь на изголовье кровати, и потерла глаза кулаками, прогоняя туман в голове. Память судорожно искала хоть какую-то зацепку — как, чёрт побери, она оказалась дома?
Последнее, что она помнила — как карета оставила её перед серебряными воротами, в руке сжата приглашение…
— А вот ты и проснулась наконец.
Женевьева ахнула, прижав руку к сердцу от неожиданности — прямо перед ней стоял Салем. Ей всегда не нравилось, как он внезапно возникал из ниоткуда, но в этот раз на его лице не было обычной самодовольной усмешки. Наоборот — он выглядел серьёзным. И это было пугающе.
— Ты в дерьме по уши, — протянул он с ленивым акцентом южанина, словно строгий старший брат. Он неторопливо вытащил из коричневого бумажного пакета кусочек… чёрной лакрицы?
Женевьева с интересом уставилась на него, пока он закидывал конфету в рот и поморщился при жевании.
— Офелия же грозилась прибить тебя, если ты не избавишься от своего раздражающего южного акцента?
Он проглотил и потянулся за новой конфетой.
— Офелия сейчас в Квотере. Так что тебе достался я и мой отвратительный акцент — в качестве наказания.
— Наказания? — переспросила она, наблюдая, как он снова откусывает от конфеты и вновь корчится. — И ты что, не любишь лакрицу? Ты выглядишь так, будто умираешь от боли.
Он злобно уставился на пакет.
— Офелия любит красные кусочки, но они продаются вперемешку с чёрными, в том самом магазинчике на улице Шартр. Она каждый раз радуется, что мы можем «поделиться» — она съедает все красные, а я, типа, с удовольствием ем чёрные.
— Но тебе же очевидно мерзко, — заметила Женевьева.
— И мы оба никогда ей этого не скажем, — отрезал он, снова запихивая кусочек в рот. — Поняла?