Когда они вышли на улицу, ее новый знакомый встрепенулся. "Понимаю, бормотал он, - теперь понимаю, почему я тут оказался. То кафе, оно было в этом самом переулке, на месте твоего дома..."
- Это не мой дом, - сухо перебила его Ада. - Мой дом далеко отсюда. Очень далеко. Зато машина - вон за тем углом. Поедешь со мной.
- Конечно, - легко согласился незнакомец. - Ты ведь, можно сказать, моя новая судьба - взамен утерянной...
- Да уж. Повезло тебе с "новой судьбой", - ухмыльнулась Ада, отмечая, однако, что ухмылка эта почти помимо ее воли превращается в сочувственную улыбку, а рука сама собой ложится на плечо незнакомца - нежный, дружеский, покровительственный жест. "Хотела бы я знать, от чего именно я его спасаю, думает она. - Но спасаю, это точно..."
Глава 21. Афина
"Мощная страшная совоокая богиня архаики..."
Ада, Ада... Глаза серые, круглые, волосы взъерошены как перья, острые локти, тяжелые бедра. Рот кривится улыбкой: правый уголок вверх, левый - вниз. Ходит кругами по комнате, ступни утопают в тумане, словно бы невидимом, но для меня почти осязаемом почему-то... Голос резкий, каждое слово рыболовным крючком вонзается в виски. Невыносимое существо!
- Все просто: я убиваю тех, кто уничтожает дух поэзии. Поскольку выбирая жертву я не могу полагаться на собственные пристрастные суждения, я убиваю лишь тех, кто пишет стишки на заказ, будь это любитель, рифмующий корявые строчки ко дню рождения тещи, или профессионал, слагающий оду на восшествие очередного мудака к вершинам государственной власти... А этот идиот дал рекламное объявление в газету: "Пишу стихи к свадьбам, юбилеям и другим торжественным событиям. Качественно, недорого". Домашний телефон прилагался к объявлению; выяснить адрес - проще простого. Такие дела, Макс, такие дела...
Глава 22. Ахтиа
"В иранской мифологии злой волшебник, задающий 99 запутанных и каверзных вопросов."
- Почему ты его убила, мне более-менее понятно, - вздохнул я. - Девушку-то зачем было мучить?
Она молчала. Внимательно рассматривала свои маленькие, почти детские руки с коротко остриженными круглыми ноготками. Наконец подняла на меня глаза, мрачные, как дождливый апокалипсис.
- А вот не знаю. Противная она была какая-то. Блеклая, сладкая, никчемная. Настоящая Хорошая Девочка, с большой буквы "хэ"... Наверное мне просто нравится мучить людей. До сих пор не нравилось, а теперь вдруг понравилось. Что, конечно, хреново. Думаю, это была моя последняя охота.
Я вопросительно поднял брови.
- До сих пор я вела бессмысленную и безнадежную, но священную битву. Я не получала никакого удовольствия от этих убийств. По природе своей я не убийца и, тем более, не садистка. Вернее, не была таковой прежде. Теперь все иначе. Значит, пора остановиться. Потакать своей жестокости, прикрываясь интересами духа поэзии - что может быть омерзительнее?!
Бред. Трижды бред. "Дух поэзии", понимаете ли...
Теоретически, все, что она говорит - ужасно, и мне бы положено не нежиться, свернувшись калачиком под леопардовым пледом Ады, а судорожно обдумывать план побега. Но мне не хочется никуда бежать. Мне хорошо в ее квартире-студии под крышей черт-знает-сколькоэтажного дома на северной окраине города. Я слаб, как новорожденный котенок, которого, к тому же, еще и топили неумело, в несколько приемов, но так и не довели дело до конца. Я знаю себя: теперь мне нужны, как минимум, сутки, чтобы оклематься. А здесь, у Ады, тепло, уютно, спокойно - мой папа сказал бы "как у бога за пазухой". Именно то место, где можно медленно, с наслаждением приводить себя в норму. И еще...
И еще. Меня не покидает ощущение, что в моей жизни теперь все правильно наконец-то! Рядом сидит серийная убийца, только что отмывшая в кухонной раковине лезвие своего ножа, а я ничего не могу поделать с ощущением, что эта кошмарная женщина - самый близкий и родной мой человек, потому что нас всего двое сейчас на этой планете, а больше и нет никого. И это прекрасно.
Она все чувствует. Знает, что я - не враг, но и не жертва. Больше Ада обо мне пока не знает ничего. Но для начала вполне достаточно.
- Думаю, тебе надо выпить, - тоном лечащего врача сообщает она. - Мне, впрочем, тоже. Сейчас будет грог. С лимоном. Это круто, вот увидишь.
На плите свистит изумрудно-зеленый чайник гэдээровских кровей - неземной красоты вещь. Ада рыщет среди кухонных полок. С одной берет пакет с чаем, с другой - две большие стеклянные кружки; откуда-то извлекает бутылку - ух, ни фига себе! - кубинского темного рома. Заваривает чай, наполняет чашки, щедрой рукой доливает туда ром. Лимон режет пополам (ага, тем самым ножом, но мне плевать), выжимает сок - напиток богов готов.
Пробую грог. Свежеприобретенная судьба нравится мне все больше.
- Приготовление такого напитка приравнивается к спасению жизни. Теперь я твой должник.
Она серьезно кивает, усаживается на корточки перед диваном, обремененным моим, обмякшим после трудного дня, телом, внимательно рассматривает мое лицо.
- Все бы хорошо, - говорит, - но знаешь, Макс, ты похож на привидение. Какой-то ты... ненастоящий. Выдумка, не человек. Но не моя выдумка. Чья же? Ты кто вообще?
Господи, и эта туда же!
- Мне сегодня уже говорили то же самое, - вздыхаю я. - И мне до сих пор кажется, что это - полная ерунда...
- Кто тебе такое говорил?
И я рассказываю ей про Оллу. Медленно, вспоминая мельчайшие детали, которые я, вообще-то, не склонен замечать. Про маки на чайнике, про лазурный цвет и необъятные размеры доставшейся мне чашки; кажется, я даже наш диалог с гадалкой воспроизвожу наизусть, слово в слово.
Ада уселась на пол по-турецки, спину держит прямо, руки неподвижно застыли на бедрах - скульптура, не человек. Она слушает меня - боже, как же она слушает! Алчно впитывает слова, так пересохшая земля поглощает скудную милостыню дождя.
- А потом ты ушел от нее. И что было дальше? - взволнованно спрашивает Ада, когда отчет о моем визите к гадалке подходит к концу. Ее глаза сияют как у ребенка, которому рассказывают - не сказку, нет - чудесную, но подлинную историю из жизни взрослых; историю, которая когда-нибудь, возможно, случится и с ним.
Я рассказываю дальше, все по порядку. Я говорю долго, очень долго, но за окном по-прежнему чернильная гуща неба, и никаких перемен. Часов в этом доме, кажется, нет; да и мои остались дома, а рассвет все не наступает, хотя пора бы ему... И тут я понимаю, что рассвет не наступит, пока мы не наговоримся. Потому что на рассвете нам следует заснуть: увидеть друг друга при свете дня мы оба еще не готовы (почему, бог весть, но солнечные лучи опасны для юной тайны, заложенной в фундамент наших отношений). Я откуда-то знаю, что здесь, в комнате Ады течет наше время, ручное, послушное, готовое если не исполнить все пожелания, то, по крайней мере, считаться с насущной необходимостью. Я не удивляюсь. Принимаю это знание как должное - почему нет? Чем это чудо хуже прочих?
История моя, наконец, иссякла. Я опускаю голову на руки, с благодарным изумлением понимаю, что сейчас, наверное, засну, и буду спать... Сутки, не меньше. Этот срок подсказывает воображению измученное тело.
Но откуда-то издалека доносится до меня вкрадчивый голос Ады:
- И как ты теперь собираешься жить - после всего, что сегодня случилось?
- Это нечестно, - бурчу. - Слишком каверзный вопрос для спящего.
- Я спрашиваю не затем, чтобы услышать ответ, а для того, чтобы ты сам его услышал. Сон - хорошее место для того, кто ищет ответ на каверзный вопрос. Потому что там можно найти все, что угодно, - назидательно говорит она.
Я уже не могу отвечать, я только думаю на митьковский манер: "Ада, сестренка, дык ёлы-палы!"
Она, вероятно, может теперь читать мои мысли: ее тихий смех настигает меня на шатком мостике между сном и бодрствованием. Я бы и рад обернуться, но сон уже устал меня ждать, и сам движется мне навстречу...
Глава 23. Ах-пуч
В мифологии майя один из богов смерти. Обычно изображается в антропоморфном облике с черепом вместо головы, черными трупными пятнами на теле.
Я сплю, и мне снится давешняя поездка на троллейбусе с улицы Маяковского. Это один из тех настораживающих снов, когда, с одной стороны, отдаешь себе отчет, что спишь, а не бодрствуешь, но с другой - прекрасно знаешь, что это, в сущности, не имеет значения: опасности здесь не менее реальны, чем наяву, да и проблемы столь же неразрешимы. Просто логика немного иная, а бэкграунд куда более пластичен и переменчив, чем статичный контекст повседневности - вот и все.