- Это одно и то же.
- Нет!
- Джефф! - укоризненно произнесла Карен, удивленная моей яростью.
- Да, Джефф, прислушайся к Карен, - посоветовал Аллен. - Неужели ты не.
- Карен!
- …понял? Люси каким-то образом достигла полной концентрации внимания. Это позволяет ей просто. просто мчаться вперед в решении тех проблем, на которых она решает сосредоточиться. Неужели ты не понимаешь, что это может означать для медицинских исследований? Да для любой области науки? Мы сможем решить проблемы глобального потепления, рака, токсичных отходов и. вообще какие угодно!
Насколько мне было известно, Аллена никогда не интересовало глобальное потепление, и с моих губ едва не сорвалось ехидное замечание. Но то ли выражение лица Аллена, то ли ладонь Карен на моей руке остановили меня.
- Это может стать чудом, Аллен, - негромко сказала она.
- И станет! - воскликнул он страстно, как во время того самого припадка, что случился с ним в седьмом классе. - Станет!
- И как это следует понимать? - осведомилась Карен, когда мы ехали домой.
- Ну, просто Аллен повел себя…
- Не Аллен. Ты.
- Я? - притворно изумился я, но прикинуться дурачком не удалось.
- Я никогда тебя таким не видела. Ты откровенно издевался и над ним, и над тем, что действительно может стать огромным прорывом в биохимии мозга.
- Это всего лишь теория, Карен! А девяносто процентов теорий оказывается пшиком, едва кто-нибудь проводит контролируемый эксперимент.
- Но ты, Джефф… Ты не хочешь, чтобы эта теория подтвердилась!
Я даже развернулся на водительском сиденье, чтобы взглянуть ей в лицо. Карен застыла, глядя строго перед собой и словно запечатав цементом прелестные губки. И моим первым инстинктивным желанием стало устроить буйный скандал, но… не Карен.
- Даже не знаю, что и сказать, - негромко проговорил я. - Аллен почему-то всегда пробуждал во мне все худшее. Может быть… я просто ревную.
Повисла долгая пауза, во время которой я изо всех сил пытался сосредоточиться на дороге. Желтая разделительная полоса, не пересекать, тридцать пять миль в час, впереди рытвина.
Потом рука Карен легко коснулась моего плеча, и в мире снова все стало хорошо.
После того дня я изредка общался с Алленом. Два-три раза я звонил ему, и мы говорили минут по пятнадцать. Точнее, говорил Ал-лен, а я слушал, подавляя раздражение. Он никогда не спрашивал обо мне или о Карен. Он рассуждал исключительно о разнообразных особенностях Люси Хартвик: ее спинномозговой и внутричерепной жидкости, структурах ее нейронного возбуждения, ее крови и культурах тканей. Он рассказывал о ней так, словно она была не более чем набором биологических загадок, которые он намерен разгадать, и я даже не мог представить, как происходит их ежедневное общение. Карен я в эти подробности не посвящал, сам не знаю почему.
Так прошел первый год. В следующем июне все изменилось. Отчеты Аллена (по сути, это были именно отчеты, а не беседа) превратились в поток непрерывных жалоб.
- Управление по контролю за продуктами и лекарствами уже целую вечность рассматривает мою заявку по ПНП. Вечность!
Я догадался, что ПНП означает «прототип нового препарата», а эта заявка должна дать зеленый свет его исследованиям Люси.
- Люси просто невыносима! Когда она мне нужна, ее невозможно застать - шляется по всему миру на шахматные турниры. Словно шахматы важнее, чем моя работа с ней!
Я вспомнил то далекое лето, когда для самого Аллена шахматы застили белый свет.
- Меня приводят в отчаяние три вещи: эгоизм, бюрократизм и политиканство.
- Угу.
- И неужели Люси не понимает, насколько важны мои исследования?! Какой здесь невероятный потенциал для усовершенствования мира!
- Очевидно, нет, - отозвался я со злым удовлетворением, за которое тут же мысленно себя обругал, и, чтобы загладить неловкость, предложил: - Аллен, почему бы тебе не взять тайм-аут? Приехал бы как-нибудь к нам пообедать. Разве перерывы не благотворно сказываются на научном мышлении? И не приводят иногда к чудесным озарениям?
Я почувствовал, что на другом конце провода назревает отказ, однако две последние фразы остановили моего приятеля. Подумав несколько секунд, он ответил:
- Ну ладно, раз уж ты так хочешь меня видеть…
Причем сказал это настолько нелюбезно, словно оказывал мне огромную услугу. Уже в тот момент я понял: обед станет катастрофой.
И он ею стал, но все же не в той степени, как если бы не было Ка-рен. Она не обиделась, когда Аллен отказался прогуляться по ее горячо любимому садику. Она молчала, когда он, попробовав что-то с тарелки, брезгливо клал недожеванные кусочки на скатерть, ронял изо рта крошки или обмусоливал жирными губами ободок своего бокала. Она терпеливо выслушала двухчасовой монолог Аллена, кивая и поощрительно поддакивая. Под конец глаза у нее все же слегка остекленели, но она ни за что бы не вышла за рамки хороших манер и не позволила бы сделать этого мне.
- Просто безобразие, - разглагольствовал Аллен, - как УКПЛ своей чрезмерной осторожностью тормозит все продуктивные исследования! Знаете, что стало бы, если бы Дженнеру понадобилось одобрение УКПЛ для его вакцины? Мы бы до сих пор болели оспой, вот что! Если бы Луи Пастер…
- Почему бы вам с Джеффом не поиграть в шахматы? - спросила Карен, когда обед наконец-то завершился. - А я пока уберу со стола.
Я облегченно выдохнул. В шахматы играют молча. Кроме того, Карен будет долго занята ликвидацией последствий безобразных застольных манер Аллена.
- Шахматы меня больше не интересуют, - заявил Аллен. - И вообще, мне пора возвращаться в лабораторию. Пусть даже Люси и не приедет для запланированных исследований. Она сейчас бездарно растрачивает мое время на турнире в Туркестане или в какой-то другой дыре. Пока. Спасибо за обед.