И не сказать чтобы преступившая обета затворница была неумела в бою, особенно дойди дело до опорного шеста, которым смолоду береглась от святотатцев, да прочего древко́вого. В бражный зал «дарителя колец» ей так и довелось попасть срединой ушедшей весны, хитростью и уловкой обыграв того с ярлами в турнире. Но всё-таки не сравнить этого было нисколько с учинением смерти по умыслу, и сколько ни жмурила очей ее покорно склоненная глава, всё не могла избавить целомудренный храм духа от жалости соразмерной что к Эгилю, что к пленному дану, которого приказала казнить в Доккинге позапрошлым февралем, что даже, подумать только, к бесчеловечному берсерку Орму, череп коего пронзила чрез зеницу метанным копьем.
Покамест холодны и невозмутимы оставались ее кожа и натура, внутри от исступления задыхалось еще в самом-то деле всего лишь девичье сердце, сердце врачевателя и благодетеля, но никоим образом не воителя. Повлекая в трепет грудь, терзали и распирали душу Фридесвиды всего более невоплотимые страсти. То были неувядшие грезы о встречной любви того, кого ныне она нарочито теснила от себя прочь больше, чем кого-либо другого.
* * *
Последние луны сентября Фридесвида Милосердная, так и отказавшаяся по предписанию Бодо от элдорменского титула, практически не показывалась на́ людях. Опричь этого, можно сказать, жизнь в форту шла своим чередом; окоемы, как морской, так и земной, были чисты как никогда, а запасы еще долгое время не грозили иссякать.
С утра до вечера полуголые саксы-новобранцы до измору калечились тренировочными посохами, пачкая один другого в надворной грязи, и всё это под надзиранием троих наиболее приближенных к полковнику компаньонов. Пока Кевлин отвлеченно и устало позевывал в стороне либо сердито покрикивал на однополчан, Регинхард и Бодо наблюдали за тренировкой в свойственной себе немногословности.
Ростом первый задался заметно ниже второго, чем внушал подначальным меньшее уважение, да и жив до сих пор оставался скорей благодаря собственной изворотливости, чем силе и характеру. С начала лета равных ему не стало и в благонадежности: именно тем, насколько существенно поменялся во нраве, он и заслуживал всё еще места в кругу доверенных Фридесвиды. Смуглолицый иноплеменник, тем не менее, относился к нему, как и к любому другому сотоварищу.
“Слыхал, гонцовскую весточку на днях-то ты сам взялся к ней занести, — начал безбородый фриз со сложенными на груди руками. — Совпало так, что с того мигу-то она и не выходит больше к нам из палаты, да и богосло́вца перестала звать. Ежли ты бросишь молчать-то да изъяснишь-то в конце концов, в чём дело, всем нам станет от того только проще, визигот”.
Но Бодо, принимавший стойку поскромнее, молчать не бросил и тогда. В чём дело, поверьте, ему и самому желалось бы знать. Оба мужчины, что каждый по-своему были связаны с одной и той же женщиной, негласно ощущали себя на грани собственной безысходности.
К последнему сентябрьскому вечеру изменилось и это. Горцу Пиреней к его диву вдруг передали, что Фридесвида ждет его у себя. Его одного, как выяснилось, и предпочтительно без промедлений. Не переряжаясь из доспеха, он забрался на пригорок скоро и прошел в никем не стерегшуюся дверь.
Дотлевавший посреди помещенья огонь освещал покои слабо и ко всему в них прибавлял сзади отчетливую тень. Немощное пламя единственной свечи потревожилось от пущенного внутрь ветра, уже не такого щадящего, как летом. Последняя подтаивала на столе рядом с книжным томом, что был раскрыт уже примерно на середине и до нее же, стоило полагать, владелицей дочитан. Сама она, к слову, была стоя обращена ликом к стене и задумчиво поглаживала древесную спинку своего престола.
Бодо сомневался в том, как было бы лучше приветствовать ее, и, прознав это, временная правительница Дин-Биха, спускавшая ныне сивые власы до плеч, по самые локти, пренебрегла этой мелочью:
— Вот ты и здесь, — ее голос зазвучал как-то по-неприятельски надменно. — Я давно уже намереваюсь кое-что с тобой обсудить, но обзавестись недостающим сподвиженьем у поэта ушедшей эпохи, честно, не ждала. Как и обещала, я поразмыслила над твоими словами, Бодо, но они невольно заставили меня задуматься о другом. О том, что однажды ты всё же исполнишь свое обязательство передо мной и сразишь Свена братским мечом. О том, чему же быть дальше, опосля того. С единением флотов Астурии, Франкии и Уэссекса твоё задание окажется выполненным, одначе вряд ли ты надолго останешься пожинать плоды своих миротворческих стараний тут, на Севере. Ведь в Хиспании тебя наверняка дожидается твой первозданный повелитель, о котором ты так много сказываешь. Семья. Как изъявилось недавно.