— Учти же, сторонница, — добавлял он от себя лично, — от твоего решения зависеть будет и мое. Исход этого дела лежит за тобою одной.
Под мышками ей зарезало от волнения и воззревших отовсюду глаз, а изнаночное руно платья, могла поклясться его неопытная носительница, сделалось внезапно троекратно жарче. Уже стоя она наспех, будто б из надежды на какое-то назидание, бегло переглянулась с напротив сидевшим этелингом, перед тем как молвить своего окончательного слова.
— Ну что же?..
— Первому. Я отдам свою поддержку первому притязанию.
— Да будет так! — не размышляя, огласил Этельред и протянул порожнюю чашу в сторону.
Чья-то едва созревшая дочерь, одна из его многочисленных безбрачных любимиц, подбежала пополнить ту из скудельного кувшина. Окружение Короны дружно воздняло кружки выше голов, а ритуальную тяжесть голосования паки свергли праздная пляска да игра — который спор при дворе разрешила совокупная воля. Как-никак загоревшаяся опосля такого кое с кем завести знакомство, Милосердная спешно допила и заявила себя к дальнему краю стола.
Вблизи пресловутый Вульфхер — русовласый мужичище, отживший на вид не меньше трех десятков, — обернулся отличным от ее предвкушений. Стрижен он был как ни попало, да и светлая борода топорщилась у него рознящимися, неухоженными косицами. Самый что ни на есть неряшливый, если не бояться этого слова, по-викингски.
— Сюзерен наш представлял меня, — подсела она насупротив, вежливо мирясь со своим изумлением, — к вашим услугам, милорд.
Может, «милорд» и промолвил бы ей в ответ что-нибудь, не будь он так яро увлечен сейчас жеваньем бараньего мяса. От каждого нещадного смыкания челюстей потряхивало на нём лорику образцовой поковки с перевязью, что подчеркивала еще пуще грудастость своего хозяина. Симбел справлялся в честь его заслуг лишь отчасти, но маршала это не останавливало — в одиночку тот праздновал свою победу чуть ли не за пятерых.
Взамен и́стому, христианскому напитку, предпочтенному остальными, он промочил себе глотку заморским медом из воловьего рога и тогда только заговорил:
— Ловко ты всё-таки, девчушка, моей по праву Босвены мне присудила, а?! Что до твоей присяги, будь ты хоть жено, хоть муж, хоть сокол в небе, соблюди пред нами своей клятвы, и ничем не поплатишься!
— Хочу сказать, я от многих наслышана о вашей непревзойденности в искусствах ведения боя. Коль изво…
— Еще бы! — крепкий кулак его ни с того ни с сего неистово ударил в стол. — Хвала Господу за то, что я лучший полководец на всей земной тверди! Мое имя давно превозносят во всём необъятном Семицарствии, я копие́ и клинок Уэссека, убийца разом двадцати супостатов в едином только побоище, вышедший победителем из двадцати достопамятных битв с тех пор, как повел за собою первую стену щитов!
Нескромный самохвал, очевидно, перепил уже до буйности, запросто расплетавшей ему языка. Фридесвида, конечно же, заимела первые сомнения, но упустить настолько удачно подвернувшегося шанса задаром набраться ценного опыту она бы себе не простила. Собеседник ее беззастенчивый меж тем не претыкался:
— Доселе еще никогда, ни одного разу я не терпел поражения! Слышишь меня ты?! Ежели так, то слушай внимательно и руби на своем бледненьком носу, сука, пока я не послал своего дружинника перерезать тебе во сне горло твоим же саксом, — впервые в жизни благодетельница оцепенела до такой степени, что не сумела найти в отместку совершенно ничего да только туповато, даже не сердито приоткрыла рта; а тот, полон взбалмошных выходок, всё продолжал: — Я держу при себе добротных людей, мой желторотый бедуприт ¹. Они уродливы, безмозглы и трусливы, но приказов слушаются, как говорится, что надо. Прежде всего потребен тебе именно тот человек, который без лишних мыслей слушается приказа.
Вульфхер на ходу закусил, засим пихнул посуду с угощением к ней, весьма нецеремонно. Его чернобровая рожа варварски загримасничала в предвестии грядущего рассказа, мнимого опьяневшим завоевателем, такое чувство, за достойный мотив для еще не сложенной поэмы.
— Внемли же, сволочь! Познай! Рий Корнваллиса бежал от наших с младшим Этельвульфингом полков, да вот мы нагнали его у самого рва его же оплота. Я велел походным колоннам созидать ряды, простейший даже для неуклюжего, псы его дери, увальня строй, подходящий всего болей для пешего наступления и обстрелов из засады. В отместку бритты дробились на так полюбившиеся им четырехугольные центурии. Дабы разбить окаянные, попутно пришлось перестроить дивизии копьеносцев обыкновенным оборонительным скильдвалем ², а инфантерию реформировать в наступательные векжи ³, заимствованные у Богом проклятых нурма́нов. Клиновидными ку́пами мои закаленные пехотинцы вонзались намертво в полчища грязных корнваллийцев и стремительно сокращали их числа, поколь не оттеснили всех до единого за русло рва, за неприступные стены из камня. Ах, это всё что! Дрянь, коли с тем сличить, как брали мы третий и единый успешный раз осадою его сам, этот нежегшийся бург последнего непреклонного города «Корнубии», яко звали ей ныне вымершие римляне…