―――――――――――――――――――――――――――――――――――――――
¹ "то есть" (лат. id est, чаще i.e.)
двадцатиоднолетняя юница, нареченная Соколом, что «урожден править», теряла навсегда сомнение в своем ответе на любой из вопросов.
— Так и быть. Я согласна отдать визит берегам Хиспании, если это значит, что оного человека, Сило, там ждет правосудие.
— Ваша честь, дукс Дидаз, согласен и я, — еле сдержал душевной отрады поклонившийся Бодо.
— Ради Христа! Я легитимный коннетабль Провинции Галлецианской! — в последний раз воскликнул об оскверненной чести комес, затравленный нападками в тупик.
— На этом не всё, Сило. Под арест, — один этот княжеский звук сработал сигналом для астурийской рати, что, подобно стае гончих, сию же секунду повыхватывала из ножен гладии, — ты будешь взят до срока, прямо тут.
Астурийцы сужали свое кольцо окрест пятерки вздоривших с каждой стороны. Как вдруг из ставочного шатра-претория высыпалась навстречу и галлекская гвардия да, вооруженная ничуть не хуже, загородила плотным, беспросветным полукругом своего кентуриона. Оправочные ремни уподобляли их нагрудники бриттским берни ¹, что уж говорить об одичалых оскалах…
— Боюсь, никто никого и никуда уже не саккомпанирует, — так же оскалился неблаговидный, но, несомненно, влиятельный среди одноплеменников Сило. — Если не ошибаюсь, над горизонтом за моей спиной уже должен подниматься дым. Датчанской армаде, которую привела сюда на хвосте наша визитерша, самое время дать о себе знать.
— О Боги! Ид эст… Боже мой! — Гундинсальво первее всех вгляделся в проступавший меж изб лоскут неба, убедился сам и убедил остальных: — Он, долихоцефал анафемский, прав. Дым сей не от чего иного, как от огненных стрел! Обе эскадры в предварительных диспозициях к баталии!!!
Голосистая неразбериха в сердце деревни-ставки продлевалась, набирала себе обороты, становилась всё явнее и явней. Именно в то мгновение Гриффита к своему ужасу обнаружила, что ни единой мышцей своего тела пошевелить уже не могла. Реальность со всей своей суетой ускользала от ее восприятия — и последующие фразы этих толком даже не знакомых ей людей доходили до ушей обрывками:
— Зрению твоему позавидует сокол, кантабро…
“«Сокол?..»”
— …За нами долг поддержать третью сторону Альянса до того, как датчане обесценят ее вклад. Сило, плевать на арест, плевать на суд! С тобой лучшие матросы во всей армаде, а скорость сейчас существенна максимально! Исключительно в этот один раз помоги нам, и все обвинения тебе простятся!
— И только мне показалось, что моя парадигма стала для вас четверых понятней, дукс Петро. Мои люди поклоняться не твоему гладиусу, не ее и не гладиусу Альдефонсо. Вся Атлантика трепещет пред датчанами, как не одумаетесь вы? Дорожить своей властью значит быть заодно с ними.
— Богоотступная мразь!!! — обнаженный каролингский меч с лязгом очутился у как никогда разъяренного носителя в кисти. — Командование легионом я принимаю на себя. Фридесвида воссоединится со своей эскадрой, Гундинсальво выведет кантабрийские подкрепления из эстуария, Петро…
Далее она уже не слушала, — а может, не слышала — его, настолько переменившегося в эту долю секунды. Доднесь никогда еще, пришла ей в голову странноватая мысль, он не был так похож на себя, как теперь вот: очутившись среди единоземцев и единомышленников, с участием — и пеной у рта — отдавая им эти приказы. Бодо из Малакории возвратился в привычную себе стезю, к самым истокам своего пути, что нещадно примывал его эти годы к поистине дальним и чуждым берегам. С такими же, должно быть, чуждыми и дальними знакомил… людьми?..
— …Ситуацию на суше, в тылу, оставьте в наших руках! Ну же, спешите!!!
— Все вы выжили из ума, капитулируйте, падите ниц, пока не поздно! Ко мне, гвардионцы мои! За Галлецию!!!
Из ступора оцепеневшую посланницу одернуть Гундинсальво пришлось самому, как и волочить за плечо обратно к спуску, что вел на берег. Густобровый лик прикрывавшего их отход героя, терявшийся во многолюдной перепалке, откуда брали начало первые отзвуки сеченных плоти и кольчуги, был так сосредоточен на происходящем, что в последнюю секунду только обратился издалека к Гриффите, которую его обладатель и по имени-то напоследок назвать был не в силах. Виноватое отчаяние читалось ту короткую секунду в этом взгляде. Оно не молило прощения. Это был его выбор. От начала и до конца.
Окончательно пришла в себя она уже на палубе под началом спасшего ее комеса, пригнувшаяся с ним к настилу. Сплав цельнокованых из чугуна половин сидел на его голове грубой, неотесанной каской с двумя приклепанными нащечниками. Небесный склон не первую минуту городила дымная завеса, к очагу которой подкрепления гребущих кантабрийцев — все две имевшиеся сотни — неслись из покинутой лагуны на «полном вперед».