Только развидев собственные кресты на дотлевавших в косом крене мачтах, преисполненный скорби флагман в таких же крестных знамениях запричитала себе под нос первой на ум пришедшей молитвой.
— Брось окститься. Забудь о Христе, — поспел от Гундинсальво неожиданный упрек; снова было нелегко различить, серьезен ли он: — Милость Его не поможет в борьбе с анафемой, что́ есть датчанское нашествие. Одолеть ведомого бесчеловечным мотивом возможно лишь не иначе, как пожертвовав для этого, спорадически либо всечасно, человечность собственную.
Гриффита не успела найти ответа. Бросками швартовов подплывавшие ладьи прибивали к первым «плотам» из беспорядочно сцепленных, обезмачтенных деков, охваченных межпалубными сражениями. Не столько комес-кентурион, сколько прежде всего вождь и покровитель смелой и воинственной народности пиренейских
―――――――――――――――――――――――――――――――――――――――
¹ (кольчужных) броней (др.-англ. byrne, в числе прочего ц.-сл. брънѩ)
вершин вскочил на поперечную скамью, придержался за дубовую мачту. Возопил же, пробуждая подначальных голосов десятикратное эхо:
“Аве Эрудино!!!”
— Аве Эрудино… — пролепетала она со всеми двумястами, нарушив молельное перстосложение; подобная в тот день став раскольнице.
Двоеверная, христиано-язычная подмога включилась в битву переполняющим наплывом. Сцепив с одной из весельных уключин первый попавшийся под руку щит, расплетенная Гриффита отважно последовала за остальными — в крикливое, кровопролитное пекло побоища. Минутой позже у случайного падшего ей повезло одолжить и копьё, достаточное для обороны себя: северные клинки по обе стороны ее пояса оставались не обнажены из прежнего принципа. Вплоть до крайнего случая.
Врагов, в изуверских мордах которых без сомнений узнавала подручных что Сигурда, что Свена, — да вот ни того, ни другого в их рядах наблюдать не могла, — англосаксонская полукровка держала от себя на длине древка, редко нападая первой. Так она продралась к самому краю нетонущего поля брани, которого предположительно не избежал и «Журавль»-«Траннан». И правда: отяжеленная «настилом» из самых разных бездыханных тел, ясеневая лодка всё еще умещала на борту «Старого капитана» — последнего и единственного, кто твердо стоял в ней на двух ногах. Если, разумеется, в учет не брать двух уцелевших северян во всеоружии, что прижали его к дальнему борту.
Ингварь не всеми зубами улыбнулся подоспевшей полковнице и занялся спасением своей сорокалетней жизни. Лезвие его секиры скоро кроило заслоны обоих противников в деревянные щепки. Их оружия — пика да ложный ульфберт — тем же похвастаться не могли. Единожды оплошав с отводом в тесном для поединка пространстве, налегке бившийся копьеносец так и простился прежде других с собственной головой. Леденящим уколом в сердце у ранимой Гриффиты на глазах она описала в воздухе кровавую дугу, плюхнулась в щель меж примыкающих бортов, там же смелась под волну.
Обагренный неприятельской сангвою, поседелый варяг разразился сумасбродным хохотом. Второй дан, на время отступившийся, дабы снять с уключины следующий щит, тем же не ответил. Плащ цвета морской глубины, как и грозная полумаска норманнского шелома, выдавали его за не менее солидного мореплавателя. Даже подделка шедевра мастерской Ульфберта смотрелась в его кисти неотличимо от легендарного первообраза.
— Отщепенец! Предатель! — порыкивал он на еле внятном для Гриффиты наречии. — Крыжепоклонный пес!
— Не братоубийца ли мне этого молвит? Не псина гончая тех дроттинов, что довели до раскола Великую Летнюю Армию? «Не убей паче единственного викингра ¹ в одном и том же клане и не пресеки мира, что добрые годи и десные созидали меж тобой и побратимом» ², не так разве завещали ховгоди с Богами? Говори, сопостат!
Но не скуп вражий капитан оказался лишь на звукоподражательное «Ху!» под удар долом в щитовой умбон и повторный замах обожженной, закаленной сталью.
— Тогда сделается сий снеккар тебе погостом! — возобновился бой.
И, нельзя соврать, бой этот выглядел несладко — выдался не слаще предшествующего. Сопрягаясь, топор и клинок искристо крошились мельчайшими осколками металлов. Как Олегович притеснил не уступающего по силам одноверца к противолежащему боку короба, что покачивался на плаву, копейщица опамятовалась: своевременно отвела черенок и с места, пока могла, вонзила второму острие «под ложечку», спрятанную за хрингсерксом ³. Низкопробно, — да от безысходности — воспользовавшись секундной рассеянностью оппонента, Ингварь, сам не обошедшийся без урона, рубил того по груди уже наверняка — мокрый хруст костей на пару с захлебывающимся хрипом это засвидетельствовали.