Салем поспешила занять одно из сидений у окна, оказавшееся во втором ряду. Опустившись на него, она посмотрела на море и маяк, который показывали в новостях, возвышающийся на скалистом, гораздо меньшем по размеру утесе, там, где заканчивался пляж.
Дверь рядом с доской открылась, и вошел красивый мужчина лет сорока пяти, одетый в отглаженную белую рубашку и темные брюки. В зале воцарилась тишина, пока Салем внимательно рассматривала его.
Хорошо сложенный, среднего роста, седина на висках, морщинки в уголках темных глаз, шрам на правой щеке.
— Добрый день всем, — начал он, обращаясь к студентам. — Поскольку вас много, а времени мало, мы быстро представимся. Я – Доктор Мерлин, и в этом году я буду вести предмет «Введение в психологию».
Он оглядел аудиторию, убедился, что все слушают, и продолжил.
— Вы можете подумать, что речь пойдет только о консультировании или поведенческой терапии, но если вы прочитаете учебный план, то поймете, что мы будем изучать гораздо больше. Мы пройдем и постараемся понять всё, начиная с базового введения и заканчивая психологией развития, социальной, клинической и криминальной психологией. Чтобы вы могли принять решение, хотите ли вы продолжать встречаться со мной в следующем году.
Несколько девушек захихикали, он улыбнулся, и Салем почувствовала, как у нее засосало под ложечкой. Она была рациональной девушкой, которая верила в факты и доказательства, но также понимала, что существуют вещи, которые люди неосознанно или подсознательно воспринимают на уровне инстинктов или внутренних ощущений без рационального обоснования.
В большинстве случаев, она старалась не игнорировать свои.
И вот сейчас, глядя на этого взрослого мужчину с, казалось бы, привлекательной улыбкой, она почувствовала что-то тяжелое, что-то неправильное внизу живота.
— Прежде чем мы перейдем к делу, пожалуйста, назовите мне свои имена по очереди. Я не могу обещать, что запомню всех, но я постараюсь.
Кто-то с верхней секции начал, и Салем воспользовалась моментом, чтобы понаблюдать за профессором, который стоял всё с той же вежливой, теплой, но неправильной улыбкой.
Прежде, чем она успела это обдумать, распахнулась главная дверь, и громкий звук прервал представлявшегося студента.
Улыбка исчезла с лица профессора.
— Извините, я опоздал, — раздался голос, и ее желудок сжался совсем по другой причине.
Это был он.
Она повернулась на своем месте и наблюдала, как он – Художник-психопат – небрежно спускался по лестнице, как она поняла, намеренно не торопясь, в тонком черном свитере и джинсах, со свернутой тетрадью в одной татуированной руке. За последние несколько часов она заметила, что большинство студентов носят с собой планшеты или сумки с ноутбуками, некоторые – книги, и лишь немногие – старые добрые тетради. У нее у самой была огромная кожаная сумка-тоут с органайзером, в которой хранились планшет, две тетради и остальные личные вещи.
Сумка лежала забытая рядом с ней. Лицо, которое она еще не могла рассмотреть полностью, стало видно сбоку, когда он спускался вниз. Острая линия челюсти, которую она разглядела, прорезала четкий профиль, словно зазубренный драгоценный камень, выпавший из расколовшейся скалы.
По классу пробежал ропот, когда все глаза уставились на него, а он смотрел прямо на доктора Мерлина. Мужчина стоял со сжатой челюстью, поджатыми губами и чем-то неуловимым в глазах, пока наблюдал, как тот шагает вперед. Очевидно, профессор не любил опозданий. А может, дело было в чем-то другом.
Салем наблюдала, как он миновал все ряды, подошел к столу в углу, положил тетрадь на ровную поверхность и прислонился к нему.
— Это мой ассистент, — твердым голосом произнес доктор Мерлин. — Каз.
***
Каз.
Сокращение от чего-то?
Салем ждала, что он скажет что-то еще, но профессор жестом попросил студентов продолжить представляться, совершенно не обращая внимания на своего ассистента, который полусидел на столе, скрестив руки на широкой груди.
Темные брови нависали над глубоко посаженными глазами и резкими скулами, прямой нос и легкая тень добавляли суровости и без того точеному лицу. Его загорелая кожа была испещрена татуировками от обнаженных предплечий до шеи. Всё это было делом рук художника – и татуировки, и его дикая, хаотичная красота. Даже она могла это признать: резкие, выразительные черты его лица контрастировали с отстраненной мрачностью, заставляя задуматься, что же из них настоящее.
Он выглядел как Каз.
Кто-то сзади подтолкнул ее, и она поняла, что настала ее очередь. Сжав руки на коленях от одной мысли о том, что придется говорить, когда вокруг столько ушей, она перешла на холодный, отстраненный тон, который был ей свойственен.
— Салем Салазар.
Она вдруг почувствовала, что все взгляды устремлены на нее – доктора Мерлина, его и остальных учеников.
Она знала, почему. Фамилия Салазар принадлежала к одной из давних и редких семей наследия Мортимера. Кроме того, после прошлогодних событий она стала поводом для свежих сплетен.
Не обращая внимания на окружающих, она сосредоточилась на докторе Мерлине, гадая, скажет ли он что-нибудь вроде «сожалею, я слышал о вашей сестре, она была прекрасной девушкой». Ей говорили это уже много раз за последние годы. Она знала, что Оливия была его студенткой, одной из самых лучших и способных, и ждала его ответа.
Ничего.
Он ничего не сказал, только кивнул и перешел к следующей ученице, как будто это имя было ему незнакомо.
Интересно.
Тяжесть еще одного взгляда заставила ее переключить внимание на парня, который так назойливо занимал ее мысли с тех пор, как она столкнулась с ним в ту ночь на пляже. Тот, кто рисовал над мертвым телом, угрожал людям карандашом и удерживал ее в лесу. Это звучало нелепо даже для нее самой, было бы нелепо, если бы это был кто-то другой, а не он. От него веяло каким-то хаосом, непредсказуемостью, что заставляло ее чувствовать себя не в своей тарелке.
Каз. Художник-психопат.
Она прокручивала в голове его имя, представляя, как оно будет звучать в ее ушах. Твердый звук – к, мягкий звук – з.
Он смотрел на нее светлыми глазами, цвет которых она не могла определить, с почти безумным блеском в них и небольшой ухмылкой, появившейся в уголках рта. Эта ухмылка была оскорбительной. Он ухмылялся так, будто знал ее секрет, будто мог разоблачить ее, будто имел какую-то власть над ней.