Да.
Она кивнула.
— Ты хочешь быть моей?
Она помедлила, потом кивнула.
Его глаза сверкнули.
— Ты только что вручила мне ключи от своего замка. Что, если я разграблю его?
— Я буду грабить в ответ.
Он улыбнулся.
— Черт, ты идеальная.
Эта улыбка согрела что-то внутри нее, то, о чем она даже не подозревала, что оно было заморожено. Оно треснуло и теперь таяло, а она смотрела на него, не понимая, что происходит, не понимая, к чему всё идет, не понимая, чем всё закончится, но впервые в жизни ее это не беспокоило. Она позволила себе насладиться ощущением того, что ее хотят, что она желанна, что ее принимают.
Она наслаждалась ощущением того, что она жива.
ГЛАВА 27
Не в состоянии ни жить, ни говорить с людьми.
Полная погруженность в себя, мысли только о себе.
Мне нечего сказать, никому, никогда.
— Франц Кафка, «Дневники Франца Кафки», 1910-1923 гг.
САЛЕМ
— Мне нужна моя одежда.
Действительно нужна. Холод снова начал пробирать ее, и она очень хотела одеться, пока не заболела.
Каз кивнул и отошел к холсту. Салем несколько секунд любовалась его задницей, восхищаясь ее скульптурным совершенством, а потом увидела, что он делает. Он накрывал холст непрозрачной тканью.
— Я хочу посмотреть, — сказала она, быстро подойдя к нему, чтобы попытаться увидеть, но он просто взял холст в одну руку, а мольберт – в другую.
— Возьми палитру и кисть, — сказал он, кивнув в их сторону. Салем повернулась и увидела, что они лежат на алтаре, прямо рядом с тем местом, где была она. В своем безумии она даже не заметила, когда он положил их туда, и что они были там всё это время.
Она быстро подобрала их вместе с брошенным одеялом и повернулась, чтобы посмотреть, куда он направляется голый. Она надеялась, что они не собираются пробираться через лес в таком виде, особенно когда по ее ногам стекает его сперма. Она хотела немного привести себя в порядок, прежде чем отправляться в сторону дома.
Но, к ее удивлению, он направился вовсе не в лес. Вместо этого он подошел к стоящему перед ними заброшенному, полуразрушенному строению, которое она игнорировала оба раза, когда была здесь, считая, что оно не представляет никакого интереса.
Видимо, это было не так, потому что он прошел под навесом и толкнул плечом большую дверь. Все еще удивленная, Салем последовала за ним, скорее испытывая любопытство, чем нерешительность.
Первое, что она почувствовала, – это тепло.
Внутри оказалось гораздо теплее, чем она ожидала – толстые каменные стены защищали от холода снаружи. Она огляделась в поисках источника тепла, но ничего не увидела. Длинный коридор был совершенно пуст, на полу валялся мусор, а в стенах зияли трещины, которые, несмотря на выветривание и эрозию, каким-то образом сохранились.
Салем прижала одеяло к груди и осторожно последовала за Казом, который проигнорировал коридор и вошел в маленькую дверь, приютившуюся рядом с входом. Она шла за ним, не зная, куда он ее ведет, но, по крайней мере, доверяя ему свою безопасность.
Когда она достигла двери, то, что она увидела внутри, заставило ее замереть на месте. В большой комнате, почти такой же, как у нее в кампусе, только без окон, а с квадратом стекла над головой, находилось несколько предметов, аккуратно расставленных по местам, и большой радиатор в углу, обогревавший помещение.
Каз поставила мольберт в угол, положил холст рядом с другим холстом, накрытым брезентом, пока Салем осматривалась. В другом углу удивительно чистой комнаты она увидела спортивную сумку, а на единственном стуле – их одежду, аккуратно сложенную. Но именно спальный мешок в центре комнаты, заставил ее задуматься.
Она посмотрела на него новыми глазами, и все фрагменты ее знаний о нем вдруг встали на свои места.
Он появился в Мортимере из ниоткуда. Никто не знал из какой он семьи, и он ни с кем не делился. Никто не знал, где он живет, но предполагали, что это один из домов на пляже за городом. Никто не знал, когда он приходит и уходит. Никто не знал, что он уже год не спал в кровати.
Салем внимательно рассматривала спальный мешок. Он выглядел теплым и удобным или настолько удобным, насколько вообще могут быть удобны спальные мешки.
Он поселился здесь самовольно.
Вопрос был в том, почему?
Она смотрела, как он открывает свою спортивную сумку и протягивает ей чистое полотенце и футболку.
— В углу есть ванная. — Он указал на небольшую дверь сбоку. — Она не очень большая, но в ней есть душ. Освежись, если хочешь.
Салем молча взяла одежду и полотенце, пытаясь разобраться во всем, что внезапно обрушилось на нее. Она направилась к ванной и вошла внутрь. Он был прав, ничего особенного. Небольшая раковина, душ и туалет, очень простые и очень старые, но чистые.
Салем включила душ, радуясь, что привыкла принимать холодный душ, ведь вода была ледяной. Она быстро вымылась и привела себя в порядок, насколько это было возможно, а затем натянула его футболку через голову. Она была почти до колен, и она пожалела, что здесь нет зеркала, чтобы посмотреть, как она смотрится на ней.
Она вышла так быстро, как только могла, ей больше всего на свете нужна была информация.
Когда она подошла к нему, единственным освещением в комнате был лунный свет, льющийся из окна в потолке над головой. Он уже забрался в спальный мешок и протягивал ей руку. Она посмотрела на нее – большую, талантливую, татуированную руку, которую она так хорошо знала. Она понятия не имела, кто он такой, не имела ни малейшего представления о его прошлом или даже о его настоящем. Всё, что она знала о нем, возможно, было неправдой. И пока она с бьющимся сердцем смотрела на его протянутую руку, к ней пришло понимание, что в глубине души ей было все равно. Она знала, что он дал ей единственное подобие покоя, которое она когда-либо чувствовала, единственную форму привязанности, которой она когда-либо жаждала, единственную частичку жизни, которую она когда-либо видела, даже если всё это было временным.
Глубоко вздохнув, она вложила свою руку в его и почувствовала, как он выдохнул, словно задерживал дыхание вместе с ней. Он потянул ее вниз, и она легла на него сверху, обхватив его ногами, положив руки ему на грудь, ее волосы окутали их. Она почувствовала, как он накрыл их спальным мешком, и наступила тишина, не тяжелая, но и не умиротворенная, в воздухе повисли вопросы и объяснения.