Ночные создания продолжали исполнять свою музыку снаружи, а она слушала биение его сердца, которое замедлялось тем сильнее, чем дольше она оставалась на нем, его руки лениво перебирали ее волосы.
— Я слишком тяжелая, — прошептала она, не желая нарушать тишину, но понимая, что весь ее вес лежит на нем. Она не хотела, чтобы он умирал, только не сейчас.
— Ты идеальная, — прошептал он ей в волосы таким же тихим голосом.
Салем почувствовала, как от его слов у нее в животе разлилось тепло.
И вдруг, ни с того ни с сего, ее осенило.
Вэнгард.
Семья, которую убил ее отец.
Салем отстранилась, и на ее лице отразился ужас. Неужели это он? Это была какая-то месть? За то, что ее отец убил его семью? Или она слишком много думает? Что было реальностью?
— Салем? — Он приподнялся, встревоженный.
— Ты… — Ее слова оборвались. — Вэнгард.
Его челюсть сжалась.
— Я больше не использую эту фамилию.
Салем взяла его за плечо и заглянула в глаза, чтобы понять правду.
— Мой отец убил твою семью?
Каз вздохнул и запустил пальцы в волосы, отчего у него стал дикий вид.
— Это сложно.
— Ты должен сказать мне правду, — сказала она, ее отчаяние от осознания того, что он мог использовать ее для осуществления какой-то мести, сводило с ума. — Скажи мне прямо сейчас, Каз.
Он снова лег, повернувшись на спину, и протянул ей руку.
— Иди сюда, это долгая история.
Салем смотрела на место рядом с ним, ее тянуло туда, но она сдерживалась.
— И ты мне расскажешь?
Он коротко кивнул. Она опустилась рядом, прильнув к нему, уткнувшись лицом в его грудь, и смотрела на него, а он обхватил ее рукой, чтобы удержать на месте.
— Твой отец убил Вэнгардов, — сказал он ей, нежно поглаживая по волосам взад-вперед – жест, которым он успокаивал не только ее, но и себя. — Но я не был Вэнгардом уже очень давно. Двенадцать лет, на самом деле.
— Что случилось? — тихо спросила она.
— Мои родители погибли, катаясь на лодке, — сказал он ровным голосом, как будто это событие никак на него не повлияло. Или, может быть, повлияло слишком сильно. — Я до сих пор не знаю, был это несчастный случай или нет. Но после их смерти их имущество и недвижимость – всё – перешло под управление моих дяди и тети. Они каким-то образом с помощью адвоката изменили завещание моих родителей, и, поскольку мы с братом не были совершеннолетними, они стали нашими законными опекунами. Мы не могли оспорить завещание.
Сердце Салем сжалось от боли, которую она услышала в его голосе в конце. Боль была вызвана не упоминанием его родителей или опекунов, а упоминанием его брата. Она не знала, что у него есть брат. И, судя по неприятному чувству в ее животе, она не думала, что получит радостный ответ.
— Где сейчас твой брат? — тихо спросила она, затаив дыхание наблюдая за тем, как он смотрит вверх через стекло.
— Он на небе, — ответил он. — Звезда, прямо рядом с твоей сестрой. Смотри.
Боль в его голосе сломала что-то внутри нее. Ее собственная боль, которую она хранила и лелеяла годами, вышла на первый план, словно вызванная его болью, и их страдания встретились в середине, узнали друг друга и обнялись, превратившись в танец меланхолии в воздухе между ними.
Она смотрела не на потолок, а на его татуировку, ту, что была прямо под ее рукой, – звезду над сердцем.
В память о погибшем брате.
Она прижалась к ней нежным поцелуем, не зная, может ли она сделать что-то, что уменьшит боль. Но она знала одну вещь, которая могла бы, одну вещь, которой он научил ее, когда она сломалась – быть рядом. Быть рядом с ним, показать ему, что она рядом, когда ему больно.
Он слегка сжал ее руку, и она почувствовала, что тиски вокруг ее ребер ослабли, дышать стало легче.
— Он был уже почти взрослым, когда дядя отрекся от нас и вышвырнул на улицу, — продолжал он все тем же тихим тоном. — Наши трастовые фонды были ликвидированы благодаря их ублюдочным адвокатам, счета заморожены, и наша жизнь изменилась в одночасье. Мы больше не жили в особняке и стали бездомными, вместо роскошных автомобилей мы ходили пешком.
Он глубоко вздохнул, как будто воспоминания давили на него, и Салем потерла его грудь, снова вдохновившись тем, как он гладил ее волосы и как это успокаивало ее.
— Лаз был крупным парнем, поэтому он сошел за взрослого и сохранил опекунство надо мной. Он был очень умным, но ему пришлось бросить школу, потому что ни один из нас больше не мог позволить себе ходить в нашу старую школу. Мы сосредоточились на выживании.
Салем слушала, позволяя ему облегчить душу, готовая взять на себя часть его бремени, если ему от этого станет легче.
— Я говорил, что он был крупным парнем? — спросил он с небольшой улыбкой на губах.
— Да. — Салем сглотнула, в горле встал ком. — Как ты.
Его улыбка стала еще шире.
— Я больше, чем он. — Улыбка медленно угасла. — Он начал работать вышибалой. Этого хватало, чтобы обеспечить нам скромное жилье и еду на столе. Я перешел в другую школу и начал подрабатывать, обслуживая столики в местной кейтеринговой компании, чтобы помочь. Дела шли хорошо, или настолько хорошо, насколько это вообще возможно.
Салем ждала, позволяя ему не торопиться и подбирать слова, медленно поглаживая его, пока он неосознанно играл с ее волосами.
— Твой отец заметил моего брата в клубе. Они встречались несколько раз. Твоему отцу он понравился, и он предложил моему брату сделку.
Салем нахмурилась.
— Какую сделку?
Он выдавил из себя смешок, который не коснулся его глаз.
— Его дочь собиралась поступать в Университет Мортимера. Он не хотел отправлять ее без охраны, потому что боялся, что с ней что-нибудь случится.
Оливия. Конечно, отец беспокоился о ней.
Каз продолжил.
— Поэтому он предложил моему брату сделку. Он должен был подружиться с Оливией, стать ее защитником и тайным телохранителем, а взамен получить полную стипендию в Университете на любом направлении по своему выбору.
Салем открыла рот, потом закрыла, не находя слов. Зная своего отца, она не усомнилась. Она могла представить себе, что он заключил такую сделку с мальчиком, почти ровесником ее сестры.
— Твой брат согласился?