Мужчина усмехнулся.
— Я достаточно изучил тебя, чтобы знать, что ты никогда раньше не противостояла прессе, даже когда они преследовали тебя и твою мать после всего случившегося. Это было… неожиданно. Ван-дер-Ваал, похоже, оказывает на тебя влияние.
Салем проигнорировала его последнее предложение и тепло, которым оно наполнило ее, воспоминания о том, как Каз заполнял ее прошлой ночью, как он скользнул в нее сегодня утром, еще до того, как она полностью проснулась, втрахивая ее в кровать, как ненасытный зверь, а после нежно поцеловал и ушел.
Она оставила всё это при себе и спросила парня о том, что ее всегда интересовало.
— Зачем ты наводил обо мне справки?
Он, казалось, слегка напрягся от этого вопроса, его взгляд метнулся в сторону, а затем вернулся к ней.
— Салазары и Вэнгарды – одни из самых длинных линий семей наследия. То, что сделал твой отец, стало шоком для… шоком для всех. Это не имело смысла. Поэтому я навел о тебе справки, когда ты приехала.
Салем заметила его колебания, ее глаза прищурились.
— Ты имеешь в виду, что это было шоком для какой-то группы наследия, в которой состоял мой отец? — спросила она, не называя имени Каза, поскольку его истинная личность держалась в секрете.
Барон, казалось, замер, огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что никто ее не услышал, а затем потащил ее в сторону от ворот, в более уединенное место.
— Откуда ты об этом знаешь?
Салем пожала плечами.
— Я же наследница, помнишь? — Она больше ничего не сказала, позволив ему думать, что она знает об этом благодаря своей семье.
Барон несколько мгновений рассматривал ее.
— Да, но это просто удивительно, потому что, каким бы пережитком это ни было, женщины-наследницы ничего об этом не знают. Так как же ты узнала?
Салем постаралась, чтобы ее лицо не дрогнуло и не выдало ее, и небрежно ответила:
— Когда я была маленькой, я случайно услышала, как мой отец говорил об этом в своем кабинете. С тех пор я знаю. — Звучало вполне правдоподобно, тем более что Барон уже знал, что она любила подслушивать.
— Хм, — хмыкнул он, неубежденный, но спорить не стал. — Мне нужно идти на занятия. Мой совет: не говори Ван-дер-Ваалу, что ты знаешь.
Салем крепче сжала телефон. Она была в замешательстве, ведь это сам Каз рассказал об этом.
— Почему ты так говоришь?
— Скажем так, — сказал он, отступая назад, — он не тот, за кого себя выдает. Своего рода джокер. Удивительно предан им.
А может, это было притворство.
— А ты нет?
Язвительная усмешка.
— Я верен только самому себе.
И он ушел. Он был проблемой Адити. Отмахнувшись от его слов, Салем снова направилась к административному корпусу.
День был хмурым, серым и вызывал сезонную депрессию у всех, кто любил солнце. В это время вокруг ее колен постоянно вился туман, булыжные дорожки блестели от влаги, воздух был насыщен невидимыми каплями, от которых ее волосы, даже собранные в пучок, завивались в спирали. Она плотнее запахнула пальто, защищаясь от холода, и быстро направилась к входу.
Холл со стойкой администратора справа, широкие ступени, ведущие в офисные помещения слева, каменные стены без отделки, люстры, свисающие с высоких потолков – интерьер, который ассоциировался у нее с Мортимером, встретил ее, когда она вошла.
За стойкой администратора сидел пожилой джентльмен.
— Могу я вам помочь?
Салем направилась к нему.
— Да, мне пришла посылка.
— Студенческий билет, пожалуйста.
Салем протянула ему карточку, наблюдая, как он сканирует ее и возвращает ей. Затем он повернулся, взял с полки за спиной картонную коробку и положил ее на ровную поверхность перед ней.
— Вот, мисс Салазар.
Он протянул ей бланк и ручку.
— Пожалуйста, отметьте, что в посылке нет ни одного из перечисленных предметов, и распишитесь здесь.
Салем быстро поставила отметку о безопасности и расписалась.
Затем она подняла коробку, почувствовала, как заныли мышцы рук, и тут же опустила ее обратно. Она посмотрела на нее, понимая, насколько она тяжелая и что ей не под силу тащить ее в свою комнату в одиночку.
Она разблокировала телефон и набрала сообщение.
Салем: Ты свободен?
Проклятие моего существования: Скажи мне.
Не «да» или «нет», а в зависимости от того, что она ему скажет.
Он был милым.
Сосредоточься.
Салем: Я получила важную посылку. Она тяжелая. Можно я отнесу ее в твою студию в библиотеке?
Салем: Не хочу тащить ее всю дорогу до комнаты.
Проклятие моего существования: Иду.
Всего одно слово, и она почувствовала, как расслабляются мышцы.
Она заблокировала телефон и в ожидании отошла к доске объявлений, рассматривая различные записи на ней, где говорилось об экзаменах через несколько недель, благотворительном вечере в конце года, организованном советом, на который приглашались все студенты, и каникулах в конце семестра сразу после этого.
Следующие несколько недель обещали быть насыщенными.
Волоски на затылке зашевелились от знакомого ощущения, от того, как молекулы двигались вокруг него, сталкиваясь с ее кожей и вибрируя, и она повернулась, чтобы увидеть, как он входит в холл, устремив на нее взгляд.
Она чувствовала его, этот напряженный, яростный взгляд, которым он смотрел на нее, чувствовала в своем животе, который сжимался от его силы, в своей груди, словно он сдавливал ее грудную клетку, в своем нутре, трепещущем от воспоминаний о нем. Но больше всего она ощущала его в своем сознании – интенсивность, передающаяся от его глаз к ее, возбуждала нейроны в ее мозгу, меняла рецепторы, перестраивала их, чтобы они воспринимали перегрузку ощущений, посылала электрический ток по ее позвоночнику и распространяла его по всему телу.
Она вздрогнула – в той восхитительной манере, которую она привыкла узнавать и ассоциировать с ним, – и его глаза вспыхнули, потому что он тоже это заметил.
— Привет, — поприветствовал он ее голосом, в котором чувствовался гул моря и едкий дым, голосом, который, как она теперь знала, был написан грех на ее коже и огонь на ее плоти, и она почувствовала, как из ее собственной груди вырвалось хриплое:
— Привет.
Прочистив горло, она поняла, что мужчина за стойкой регистрации всё еще там и наблюдает за ними. Ее лицо покрылось легким румянцем.