— Вы думали, что я стану убийцей? — спросила она, прекрасно понимая, что благодаря ее исследованиям у нее проявились признаки преступного поведения, которые посторонний человек мог бы принять за таковые, хотя у нее никогда не возникало такого желания.
— Да, — ответила ее мать, так же прямолинейно. — Но этого не произошло, и… и я знаю, что была для тебя не самой лучшей матерью. — Признание повисло между ними, заставив Салем сжать телефон. — Но я всегда любила тебя, Салем. Ты мой ребенок и всегда им будешь. Вот почему мне нужно, чтобы ты оставила всё как есть. Обрети покой.
У Салем защипало в носу от этих слов, сказанных ее матерью. Это был первый раз, когда она долго разговаривала с ней, первый раз, когда мать говорила так откровенно, первый раз Салем услышала, как мать искренне сказала, что любит ее, и сделала это не походя.
А может, она всегда говорила ей об этом, а Салем никогда не слышала.
Салем попыталась взглянуть на свое детство через другую призму, попыталась отключить эмоции и проанализировать ситуацию с точки зрения матери. Женщины, которая отнюдь не была плохой, у которой было две дочери, вокруг которых вращался ее мир, день и ночь, – одна исключительная, вторая эксцентричная. Возможно, Салем настолько замкнулась в себе, что не верила матери, когда та протягивала ей руку помощи, не воспринимала ее жесты как искренние только потому, что она вела себя с ней не так, как с сестрой.
Несмотря ни на что, мать звонила ей каждое утро, интересовалась, как дела. Возможно, в том, что Салем считала проверкой единственного родственника, было больше нюансов. Возможно, во всём было больше нюансов.
Мир не был черно-белым, как она думала. Напротив, он был похож на картины Каза – спектр черных, серых и белых тонов, темных углов и света. И Салем уже не знала, права она или нет, внутри нее все было запутанным и серым, как и окружающая ее атмосфера.
— Знаешь, — начала ее мать, когда она промолчала, — я назвала и тебя, и твою сестру в честь мира. Я хотела, чтобы вы обе были самыми спокойными, довольными девочками, которые приносили бы радость и умиротворение в любую жизнь, с которой соприкасались.
Что ж, ее имя не оправдало ожиданий в этом отношении.
Ты даришь мне толику покоя в мире, полном хаоса.
Его слова, запечатлевшиеся в ее душе, вспомнились ей. Может быть, имя не совсем подвело ее. Может быть, она не совсем подвела свое имя. Может быть, в жизни есть место нюансам.
Салем сглотнула.
— Я знаю, что тоже не была для тебя лучшей дочерью, — призналась она. — Я знаю, что она была. Я знаю, что ты любила ее так, как никогда не полюбишь меня.
— Салем…
— Я смирилась с этим. — Салем перебила ее.
— Мне жаль, — прошептала ее мать в трубку.
Это была не ее вина. Салем не верила, что достойна любви, в глубине души она и сейчас не верила, но теперь, по крайней мере, она знала, что ее хотят – ее друзья, ее возлюбленный, она сама.
— Мы можем начать все сначала? — мягко спросила ее мать. — Теперь ты мой единственный ребенок. И за последний год я увидела тебя, Салем. Твое упорство, твою мягкость, твою твердость. Я не понимала, когда ты была ребенком, но в них твоя сила. Ты заставила меня почувствовать себя сильнее, просто благодаря тому, как ты держалась.
Для нее это было очень важно – услышать от матери такие слова. Она знала, что ей тоже нелегко меняться и адаптироваться в новом мире, признавать свои ошибки и извиняться за них. Салем ценила это.
— Всё в порядке, мама, — сказала она ей. — Мы можем попробовать.
Ее мать вздохнула.
— Тогда тебе нужно прекратить всё, что ты делаешь, пытаясь найти ответы, которых нет. Поверь мне, Салем, я тоже пыталась, и каждый раз натыкалась на стену. Оставь это, пожалуйста. Я не хочу потерять и тебя.
Салем не могла пообещать это своей матери, она так долго работала и уже чувствовала нутром, что близка к разгадке. Ей нужны были ответы, и вдруг ей пришло в голову, что ее мать может их знать.
Она проигнорировала просьбу матери и задала другой вопрос.
— Мама, ты когда-нибудь слышала, чтобы отец говорил о Вэнгардах?
На линии повисла тяжелая тишина. Салем почувствовала это. Ее мать ненавидела это имя и не хотела слышать о нем ни слова после краха ее отца.
Салем стало интересно, что бы она подумала о том, что ее дочь спит с врагом, – сама мысль, что она спит не только с Вэнгардом по крови, но и с младшим братом парня, который защищал Оливию, потому что ему платила их семья, была возмутительной.
Если бы в обществе узнали о ее связи с Вэнгардом, скандал был бы грандиозным, ведь они были вместе, несмотря на то что между ними текла река крови.
Просто представив себе их лица, ей захотелось рассмеяться, что само по себе было удивительно. Она никогда не хихикала.
— Почему ты спрашиваешь? — коротко спросила ее мать.
Салем проигнорировал ее вопрос.
— Они ведь тоже были семьей наследия, не так ли?
Ее мать громко вздохнула, словно пытаясь быть терпеливой со своим единственным ребенком.
— Да, Салем. Они тоже были семьей наследия. Пять поколений, если я правильно помню. Мы дружили с ними семьями, их мальчики и вы, девочки, были одного возраста. До несчастного случая, который разрушил эту семью.
Рассказ соответствовал тому, что она знала.
— А мальчики?
— Скорее всего, мертвы. — Ее мать засомневалась. — Нет, подожди. Один из них, кажется, был жив. Последнее, что я слышала, это то, что они пережили трудные времена после того, как от них отказались опекуны. Один из них стал преступником.
Она говорила о Казе. Она уже знала всё это, так что правдивость того, что рассказывала мать, была подтверждена.
— Отец когда-нибудь говорил о них?
Она не сомневалась, что мать пытается вспомнить.
— Может быть, несколько раз мимоходом. Но ничего серьезного. А что?
Итак, ее отец не рассказал матери о том, что нанял Лаза Вэнгарда, что рассматривал его в качестве зятя, что похоронил записи молодого Каза. Отец не рассказал матери о группе и ее развале, а также о том, что Каз следил за человеком, который слил фотографии Салем, и убил его.
— Ничего, — ответила Салем. — Просто поинтересовалась, вот и всё.
У матери на заднем фоне раздался звук дверного звонка.