Рядом с алтарем стоял парень лет двадцати пяти, светлые волосы, голубые джинсы, белая рубашка. Он сильно отличался от парня, за которым она следила, – тот был весь в темном. Темные волосы, темная одежда, темная душа.
Светловолосый парень начал что-то говорить, но она была слишком далеко, чтобы разобрать, что именно. Медленно и осторожно она присела и подобралась ближе, избегая веток и сучьев, которые могли бы хрустнуть или зашуршать, оповещая о ее присутствии, одновременно радуясь своей привычке носить удобную обувь.
— Ты хочешь сказать им это? — Раздался голос блондина, когда она заняла место за очередным деревом, последним перед поляной.
Голос был высокий, но приятный.
— Пока нет, — ответил он, и, черт возьми, его голос снова произвел на нее тот же эффект, что и прошлой ночью. В нем не было ничего приятного. Она убедила себя, что ее реакция на слуховой сигнал была усилена ситуацией и адреналином, и при свете дня он не подействует на нее так же. Она ошибалась.
Его голос, этот глубокий, хриплый тембр, вызвал в ее мозгу глубокий зуд. Это было то, что она искала, слушая звуки АСМР2, то, что называли «покалыванием».
— Думаешь, это будет скоро? — спросил блондин.
— Кто знает, — вздохнул он.
Блондин достал сигарету и поднес к губам, глубоко затянулся и, выпустив струйку дыма, молча протянул ему. Он покачал головой, быстрее вращая карандаш между татуированными пальцами, и это зрелище было почти гипнотическим.
— Тебе нужно разобраться во всем до конца года, — заметил блондин.
Он продолжал молчать.
— Ты знаешь, что я тебя прикрою, но если ты не справишься, то на кону будет не только твоя шея, но и моя. И тогда я уйду.
Салем нахмурилась, гадая, о чем они могли говорить, но пока отбросила мысли в сторону, чтобы поразмыслить об этом позже.
— Я всё сделаю, — сказал он, и уверенность в его тоне заставила ее поверить, что он и правда сделает, хотя она даже не знала, о чем идет речь.
Карандаш продолжал вращаться.
— Я чертовски на это надеюсь. — Блондин бросил сигарету, раздавив ее ботинком. — Не заставляй меня жалеть о том, что я тебе помог. Тебе это не понравится.
Крутящийся карандаш остановился.
Салем затаила дыхание, когда он замер.
Его тело, казалось, увеличилось у нее на глазах, спина выпрямилась, осанка стала напряженной, мышцы под футболкой напряглись. Это было завораживающее изменение, точно такое же, как в темноте ночи, когда изменение молекул вокруг него достигло молекул вокруг нее, создавая эффект пульсации, вибрирующей на коже.
Карандаш, который он вертел в руках, и который, по ее мнению, мог стать эффективным оружием, внезапно оказался в дюйме от глаза блондина, и оба парня замерли.
— Я с радостью использую твою кровь в качестве краски, если ты когда-нибудь снова будешь угрожать мне, — предупредил он, его тон был непринужденным, но резким, и, Боже правый, она никогда не слышала ничего прекраснее предвестия смерти в этом звуке, а образ крови, используемой в качестве краски, был болезненно пугающим. — Я сделаю тебя частью моего шедевра так, как ты не захочешь, ты понял?
Черт.
Челюсть блондина напряглась, но он кивнул.
Художник. Именно так она теперь мысленно называла его.
Художник отстранился от собеседника и снова принялся вертеть карандаш, словно щелкнул переключателем и последние несколько минут ничего не происходило.
— Давай-ка поторопимся, — вздохнул блондин, проводя пальцами по волосам. Было интересно наблюдать контраст между суетливостью одного парня и продуманными движениями другого.
Когда Художник ничего не ответил, светловолосый шумно выдохнул.
— Ладно. Этой встречи не было, — с этими словами он направился прочь от алтаря.
Несколько секунд Художник стоял на том же месте.
Наступила тишина, нарушаемая лишь редким пением птиц в лесу.
— Тебе понравилось представление?
Салем замерла, оглядываясь по сторонам, чтобы понять, с кем он говорит. На поляне никого не было.
Он медленно повернул голову, его взгляд остановился на том месте, где она скрючилась на земле, и ее сердце громко забилось в ушах. Он знал. Он знал, что она здесь, что она пошла за ним, и позволил ей.
Она выпрямилась, отступила на шаг, а он шагнул вперед, его лицо было скрыто в тени деревьев. Между ними было приличное расстояние, и всё же они были слишком близко. Его присутствие было слишком ощутимым. То, как он наблюдал за ней, было слишком пристально.
Прежде чем она успела понять, почему или как, ее тело пришло в движение, она развернулась и побежала обратно к тропинке, по которой пришла. Влажные листья скользили под ногами, ветки и иголки хрустели, дыхание громко отдавалось в ушах, и она не замечала никаких других звуков.
Вероятно, именно поэтому она не заметила, как близко он подобрался к ней сзади, когда в спешке наступила на кучу листьев и почувствовала, что падает, – твердая рука, поймавшая ее, оказалась неожиданностью.
Сердце колотилось, пульсируя во всем теле, но Салем застыла на месте, наклонившись вперед в моменте падения, подхваченная мускулистой рукой. Ей потребовалось мгновение, чтобы понять, что его рука сжимает ее грудь, что его тело прижимается к ее спине, и в той позе, как она согнулась, что-то твердое прижимается к ее заднице.
Она выпрямилась, и он опустил руку, обняв ее за талию.
— Ты боишься?
Слова пронеслись над ее головой.
Нет, она не боялась. Она была зла. Слегка возбуждена, что было по-своему тревожно, но не напугана.
— Ты часто так пристаешь к девушкам? — спросила она бесстрастно, словно не считала каждый вдох и выдох и не боролась на них.
Он усмехнулся.
— Только к тем, которые преследуют меня после того, как угрожали накануне вечером.
Салем закатила глаза и заерзала, пытаясь высвободиться из его объятий.
— Ты можешь меня отпустить?
Его рука оставалась неподвижной.
— Могу ли я? Да. Отпущу ли? Зависит от обстоятельств. Почему ты следила за мной?
Его слова, произнесенные голосом, который, как она поняла, имел на нее какое-то влияние, заставили ее задуматься. Почему она пошла за ним? Это было абсурдно, а она не делала абсурдных вещей.