Выбрать главу

— Надо положить их спать. — Марилла решила, что это самый легкий способ отдохнуть от проделок Дэви. — Дору я положу с собой, а Дэви будет спать в мансарде, рядом с комнатой Энн. Ты не боишься спать один, Дэви?

— Нет, не боюсь, но я еще вовсе не хочу спать, — спокойно заявил Дэви.

— Нет, ты пойдешь спать сейчас же!

Марилла, у которой иссякло терпение, произнесла эти шесть слов таким тоном, что даже Дэви не осмелился ей возразить и послушно пошел следом за Энн наверх.

— Когда я вырасту, первым делом совсем перестану спать и примусь колобродить всю ночь, — это, наверное, ужасно интересно, — сообщил он Энн.

В последующие годы Марилла с ужасом вспоминала первую неделю пребывания близнецов в Грингейбле. Не то чтобы первая неделя была намного хуже последующих, просто потом Марилла как-то привыкла. С утра до вечера Дэви либо проказничал, либо замышлял новые каверзы. Но самый первый и выдающийся подвиг он совершил через два дня после своего приезда. Это было в воскресенье. День выдался теплый и солнечный, как в сентябре. Энн одевала его, чтобы идти в церковь, а Марилла занималась Дорой. Для начала Дэви категорически восстал против умывания:

— Марилла вчера заставила меня умыться… А в день похорон миссис Виггинс отдраила меня всего с мылом. Хватит на одну неделю! И зачем мне быть таким уж чистым? Грязным жить гораздо удобнее.

— Поль Ирвинг сам, без всяких напоминаний, умывается каждый день, — нашла хитрый ход Энн.

Дэви прожил в Грингейбле всего двое суток, но он уже обожал Энн и ненавидел Поля Ирвинга, о котором Энн самым лестным образом отозвалась на другой день после приезда близнецов. Если Поль Ирвинг умывается каждое утро, тогда и он, Дэви Киз, согласен это делать, как ему ни противно. Подобные же соображения заставили его подчиниться и другим требованиям Энн. Отмытый и нарядно одетый, он оказался очень хорошеньким мальчиком. Энн привела его в церковь и усадила рядом с собой почти с материнской гордостью.

Поначалу Дэви вел себя прилично, исподтишка разглядывая других мальчиков и гадая, кто же из них Поль Ирвинг. Первые два гимна и чтение главы из Библии прошли безо всяких происшествий. Скандал разразился, когда мистер Аллан начал читать молитву.

Перед Дэви сидела Лоретта Уайт. Она слегка наклонила голову вперед, и сзади, между двумя косичками, показался соблазнительный участок белой шеи, обрамленный кружевным воротничком. Лоретте исполнилось восемь лет, она была толстой и спокойной девочкой и безукоризненно вела себя в церкви с того самого дня, как мать принесла ее сюда завернутой в одеяло в возрасте шести месяцев.

Дэви сунул руку в карман и вытащил лохматую, негодующе извивающуюся гусеницу. Марилла схватила его за руку, но было поздно: Дэви уже сунул гусеницу за шиворот Лоретте.

Девочка разразилась душераздирающими воплями. Пастор на полуслове оборвал проповедь и вместе со всеми прихожанами в ужасе смотрел, как Лоретта дергается, отчаянно хватаясь за воротничок.

— Ой… мама… мамочка… вытащи ее!.. Ой, вытащи ее из-под платья… Этот гадкий мальчишка сунул мне ее за шиворот!.. Ой… мамочка… она ползет вниз!.. Ой… ой… ой!..

Миссис Уайт подхватила истерически рыдающую девочку и с каменным лицом вынесла ее из церкви. Крики затихли вдали, и мистер Аллан возобновил прерванную службу. Но божественное уже не шло на ум. Впервые в жизни Марилла не слушала пастора, а Энн сидела, полыхая от гнева и стыда.

Когда они пришли домой, Марилла велела Дэви ложиться в постель и сказала, что не разрешит ему встать до утра. Обеда она ему тоже не дала — только разрешила Энн отнести ему наверх стакан молока и кусок хлеба. Энн сидела рядом, глядя, как Дэви без малейших признаков раскаяния и с огромным аппетитом уплетает этот тюремный паек. Единственное, что его огорчало, — печальные глаза Энн…

— Поль Ирвинг небось не бросил бы девочке гусеницу за шиворот посреди службы? — задумчиво спросил он.

— Конечно, нет! — грустно подтвердила Энн.

— Ну тогда, может, и я зря это сделал, — великодушно признал Дэви. — Но такая была здоровенная гусеница… Я ее подобрал на крыльце церкви. Не пропадать же добру! Слушай, Энн, а правда, она смешно верещала?..

Во вторник в Грингейбле должны были собраться члены общества содействия церкви. Энн поспешила домой, как только кончились уроки, — она знала, что Марилле понадобится ее помощь. Дора в накрахмаленном белом платьице сидела в гостиной с гостями, отвечая на вопросы, если их задавали, помалкивая, когда к ней не обращались, и вообще вела себя как образцово-показательный ребенок. Дэви же, перемазанный до ушей и совершенно довольный жизнью, строил во дворе плотину из глины.

— Я позволила ему возиться в грязи, — устало проговорила Марилла. — По крайней мере похуже ничего не сотворит. Испачкается, и все. Сначала мы подадим ужин гостям, а потом уже позовем его. Дора поужинает с нами, а Дэви я не осмелилась бы посадить за общий стол.

Когда Энн пришла в гостиную звать гостей ужинать, она увидела, что Доры там нет. Миссис Бэлл сказала, что Дэви позвал ее во двор. Поспешно посовещавшись, Марилла и Энн решили покормить близнецов позднее.

И вот в самый разгар чаепития в дверях столовой вдруг возникла маленькая понурая фигурка. Марилла и Энн в ужасе воззрились на нее, гости раскрыли рты от изумления. Неужели это несчастное рыдающее существо в мокром платье и с мокрыми волосами, с которых вода струилась на новый ковер Мариллы, действительно Дора?

— Что с тобой случилось, Дора?! — воскликнула Энн, бросив виноватый взгляд на миссис Бэлл, про которую говорили, что у нее в семье никогда не происходит ничего недозволенного или из ряда вон выходящего.

— Дэви заставил меня пройтись по ограде свиного загона, — плача, объяснила Дора. — Я не хотела, а он назвал меня мышкой-трусишкой. И я упала прямо в загон и вся перепачкалась, да еще по мне пробежалась свинья. Платье стало ужас каким грязным, а Дэви сказал, что оно отмоется под колонкой, и залил всю меня водой. Только платье не отмылось, а мой миленький пояс и туфельки тоже намокли и теперь ни на что не похожи…

Энн осталась с гостями за столом, а Марилла отвела Дору наверх и переодела в старое платье. Дэви отловили и послали спать без ужина. Позднее Энн поднялась к нему в комнату и серьезно поговорила с ним, считая — и не без оснований, — что это лучший метод воспитания.

— Мне и самому сейчас жаль Дорино платье, — признался Дэви, — только мне почему-то бывает жаль после, а не до того, как я что-нибудь натворю. Дора не хотела строить со мной плотину, боялась испачкаться, а я за это на нее ужасно разозлился. Наверное, Поль Ирвинг не стал бы заставлять сестру ходить по ограде свиного загона, если бы точно знал, что она упадет?

— Ему бы такое и в голову не пришло. Поль настоящий маленький джентльмен.

Дэви зажмурил глаза и какое-то время обдумывал слова Энн. Потом вылез из-под одеяла, обнял Энн за шею и прижался головой к ее плечу:

— Энн, а ты меня совсем не любишь? Нисколечко? За то, что я не умею себя так хорошо вести, как Поль?

— Ну что ты, конечно, я тебя люблю, — искренне ответила Энн. Не любить Дэви было просто невозможно. — Но я любила бы тебя больше, если бы ты так не озорничал.

— Я сегодня еще одну штуку сотворил, — продолжал Дэви, уткнувшись лицом в плечо Энн. — Сейчас мне уже жаль, что я это сделал, но я боюсь тебе признаться. Ты не будешь на меня страшно сердиться? И пожалуйста, не говори Марилле.

— Этого я тебе обещать не могу, Дэви. Вдруг все-таки придется ей сказать… Но, пожалуй, я и не скажу Марилле, если ты мне пообещаешь, что больше никогда этого не сделаешь, — что бы ты там ни натворил.