Однажды Роми проснулась с неконтролируемым и настойчивым желанием устроить скандал, который бы обязательно закончился безобразной истерикой. И устроила бы, если бы не выяснилось, что дома одна. Тогда она выместила всё на посуде.
Алэй застал её на полу в окружении осколков. Роми не знала, сколько времени так просидела. Из порезанной ладони текла фиолетовая кровь, капала на блестящий светло-серый кафель.
— Чёрт… — Он схватил переносную аптечку, принёс из ванны полотенце, бросил его на пол, сел. Взял за руку.
Роми молча наблюдала, как Алэй возится с её раной, а потом неожиданно для себя еле слышно призналась:
— Адан сказал, что меня с ним ничего больше не связывает. — Она прерывисто вдохнула. — Что он надеется больше не встречаться со мной никогда. Он…
— Я знаю.
— Нет. Не знаешь. Я сволочь и дрянь… и… — Роми мотнула головой. — Я обещала ему не забывать его. Но я тогда не верила… — И вдруг, или правильнее — наконец, она громко всхлипнула, продолжая сбивчиво бормотать: — Не верила, понимаешь? Я не верила… Я же думала… когда-нибудь… мы все… он был…
Роми не выдержала. Сорвалась. Разрыдалась, судорожно хватая ртом воздух.
Она не знала, как объяснить, кем был для неё Адан. Она не хотела объяснять. Глупо, наивно верила, что тогда всё не закончилось, пусть пройдут годы, прежде чем они увидятся вновь, но это обязательно произойдёт. Адан просто был и всегда будет. Вот так. Но его больше не было.
А потом она долго сидела, уткнувшись в плечо Алея, и снова вспоминала, заново переживая всё случившееся со дня их первой с Аданом встречи.
Город спал.
Мрачная, промозглая осень уступала место зиме, днём тучи всё чаще рассеивались. Ночью на землю опускались заморозки, падал белый, пушистый снег. Совсем не такой, как на Эннере, но очень похожий на тот, что когда-то укутывал Нэйлу. И по утрам город ослепительно сверкал под холодным солнцем.
Вчера они с Алэем первый раз не открывали на ночь окна и тогда же решили: пора возвращаться. Не потому что здесь становилось холодно, просто пришло время.
Весь день Роми, как всегда, гуляла по городу, но теперь смотрела на него другими глазами, открывала заново, понимала, что успела полюбить и, хоть пора прощаться, покидает его не навсегда. А сегодня вечером, уже лежа в кровати, наконец спросила Алэя, что ещё рассказал тогда Ллэр. И услышав ответ, долго не могла заснуть.
Странно, но она даже не думала о такой возможности. Давным-давно, когда всё только начиналось, и Эннера была совсем другой, когда мать в первый раз сообщила, что ждёт Роми в будущем, она поняла и приняла простой факт — обычной семьи у неё не будет. Легко и без сожалений — ведь то, что открывалось, во стократ грандиознее. Потом она просто забыла. И за все тридцать тысяч лет материнский инстинкт даже не проклёвывался. Может быть, атрофировался вместе с изменениями тела и сознания. Она и сейчас не вспомнила бы, если бы Мира и Ллэр не доказали обратное.
Это ещё ничего не означало, ведь тела тех, кто называл себя истинными атради, претерпели столько метаморфоз, но всё равно заставляло задуматься.
Она нашла Таль сразу, хотя Алэй предупреждал, что это может быть непросто. Мать Миры не находилась по долгу в одном месте, занимаясь десятком проектов и исследований одновременно. Теперь уже не только на Актарионе и Эннере, но и на Нэйле. А может, и в других мирах.
Таль сильно изменилась, и мало чем напоминала ту высокомерную, яркую девицу, с которой Роми познакомилась. Собранные в хвост волосы, минимум косметики, спокойный, открытый взгляд синих глаз, в глубине которого нет-нет, а проскальзывала печаль. Тёмно-голубой брючный костюм и удобные туфли-лодочки без каблука только подчеркивали простоту во всём облике.
— Я уверена, в том, что происходит на Нэйле и происходило на Тмиоре, есть много общего. Один механизм, если хочешь. Только Ллэр осторожничает! Но я всё равно докопаюсь до сути. Должна же я знать, где будут жить мои потомки, пусть он и утверждает, что мной руководит природное упрямство, а вовсе не беспокойство за внука, — Таль улыбнулась. Наклонилась, отпуская, ребёнка, которым, казалось, с самого начала разговора прикрывалась, словно щитом.