Меня зовут Энола Холмс. Вы наверняка читали
о приключениях моего старшего брата Шерлока
Холмса. Я тоже распутываю загадки и ищу
потерянное, но оказалось, я умею замечать
мелочи, которыми пренебрегает мой брат. Мелочи,
принадлежащие миру женщин и уже не раз
приводившие меня к успеху в расследованиях.
И это моё тайное оружие.
Посвящается моей матери.
Март 1889
«Сумасшедшие обделены здравым смыслом, — думала надзирательница. — Впрочем, с ума и сходят от его недостатка». Взять хоть этого новенького. Человек здравомыслящий не упустил бы возможности погулять по саду вместе с остальными в этот славный солнечный денёк, первый день весны. Он соблюдал бы команды (Выпрямитесь! Дышите глубже! Поднимите глаза к величественному небу! Теперь шагом марш! Левой, правой, раз-два, раз-два!) и постепенно шёл бы на поправку, а не...
— Выпустите меня, — повторил несчастный, наверное, уже в сотый раз. — Я англичанин! Вы не имеете права так обращаться с гражданином Великобритании. — Хоть голос у него был злой, ругательств он себе не позволял: даже когда подрался с санитарами и подбил глаз управляющему, не сказал ни одного грубого словечка. И сейчас всего лишь горячился: — Я верный подданный королевы и не заслуживаю такого обращения! Требую выпустить меня немедленно! Выпустите меня из этого проклятого гроба!
— Это не гроб, мистер Кипперсолт, — скучающим, но ласковым тоном ответила надзирательница. Она сидела на неудобном деревянном стуле без подушки и вязала носок. — Согласна: сверху и снизу есть определённые сходства, но в гробу нет отверстий для воздуха. Как я посмотрю, никаких неудобств он вам не доставляет...
— Не доставляет?! — Больной внезапно рассмеялся. Надзирательница пропустила петельку, нахмурилась, отложила вязание и потянулась за карандашом и бумагой. — Это дьявольское устройство — никаких неудобств?! — Смех его звучал надрывно и неестественно.
— Не похоже, чтобы вы испытывали недомогание, — с вежливым достоинством ответила надзирательница, — и у вас чистая постель. Вы можете менять позу, шевелить руками. Люлька не так плоха, как смирительная рубашка.
— Люлька! Так вы это называете?
Несчастный всё продолжал беспричинно смеяться. Надзирательница встревоженно сощурилась; она знала, что за ним нужен глаз да глаз. Он был хоть и приземистым, но удивительно быстрым и ловким. Почти успел перемахнуть через ограду.
В едва начатом деле мистера Кипперсолта она указала дату, время и вывела короткое предложение: «У пациента приступ истеричного хохота». Предыдущие записи были следующего содержания: мистер Кипперсолт не желал переодеваться в больничный серый шерстяной костюм после того, как его вещи забрали на хранение, отказывался от еды, моча у него прозрачная и чистая, кишечник работал как положено, и пациент любит чистоту; голова, туловище и конечности не повреждены, мистер Кипперсолт наделён определёнными умственными способностями и пользуется носовым платком.
— Ваша «люлька» лишает меня свободы, — добавил он, и его раздражающий смех затих. Для человека средних лет больной выглядел неплохо. Он походил на бывшего военного и частенько приглаживал пальцем усы, чтобы успокоиться или упорядочить мысли. — Когда вы меня выпустите?
— После того, как вас осмотрит врач.
Точнее, осматривать его он не будет, а просто сделает укол хлоралгидрата. Врач психиатрической лечебницы страдал тяжёлой зависимостью от опия и других подобных веществ, и пациенты его волновали мало. Он только вкалывал им необходимые лекарства.
— Врач?! Я — врач! — воскликнул безумный и снова залился смехом.
Надзирательница записала: «Упорствует в своих лживых утверждениях», отложила журнал с делом пациента и снова взялась за вязание. Пятка на носке — это самое сложное, а тут ещё и постоянно отвлекают. Что поделать, такова жизнь супруги управляющего психиатрической лечебницей: приходится одновременно делать по семь дел, вздохнуть некогда, времени нет ни прогуляться, ни газету почитать. За медсёстрами приглядывать надо не меньше, чем за больными. Влияние Флоренс Найтингейл сюда не распространилось, и персонал самый что ни на есть неграмотный, а некоторые даже подвержены разнообразным порокам, по большей части — пьянству.
Надзирательница тяжело вздохнула. Ей никак не удавалось исправить ошибку в вязании, и она ответила слегка раздражённо: