Улицы целует цоколь
Локоть плотника плотнее на лотке
Ветер ретивой ремнем без меры
Заигрался. Но в толпе не слышно вздоха
Хода мыслей иль догадки
Год идет… Шум муж…
Мухи. Стол усеян ими
Мхи на носу… Не снесу…
– А в сенцах кто?.. Дочь станционного смотрителя
Что Пушкин целовал…
Аэроплан
Налпореа напор воздушных струй
Зов воздуха и авиатор худ
Дух бензинный с неба
Смотрит Саваофом
Семафором для полета
Над полями дыни облака
Прямо в лоб… Авиатор юн, костляв
Рота – ив… Вялый сок
Рот ево уверен Не реву, а смел…
Дед отец считали галок на крестах
И на крышах хат серых без цветов
Дед темнее был отца… не умел читать
Но умен Сын летайлой
Смелым красным Стал ласточкой –
Эсесесер Ресесесэ
На полке Нью-Йорка
«На улицах могли бы быть картины…»
Op. 1.
На улицах могли бы быть картины
Титанов кисти гениев пера
А здесь раскрыты плоскости скотины
Под пил сопенье грохот топора
Без устали кипит коммерческая стройка
Витрины без конца дырявят этажи
И пешеход как землеройка
Исчез в бетон за бритвою межи…
«Я был селянским человеком…»
Op. 2.
Я был селянским человеком
Пахал и сеял и косил
Не бегал жуткий по аптекам
И не считал остаток сил
Я был юнцом румянощеким
И каждой девушке резвясь
Я предлагал свою щекотку
Мечтая в ночь окончить связь
Я был забавником громилой
Всего что восхищало люд
Я клял для них что было мило
С чужих не обольщался блюд
Я был как лев горячесмелым
Мне мир казался торжеством
Где каждый обеспечен телом
Чтоб быть увенчанным бойцом
Теперь я стал жильцом провалов
В которых звезды не видны
Где не споют вам Калевалу
Колеса тьмы и вышины
Теперь брожу дробясь в опорка
В длину бульваров вдоль мостов
Необозримого Нью-Йорка
Где нет ни травки ни листов
Где ветер прилетит трущобный
Неся угара смрад и яд
И где бродяги строем злобным
Во тьме охрипло говорят
Где каждый камень поцелован
Неисчислимою нуждой
Нью-Йорк неправдою заплеван
Оседлан злобы бородой
И если есть миллионеры
Буржуев вспухший хоровод
То это Вакхи и Венеры
Их для еды открыт лишь рот
А ум чтобы измыслить новый
Эксплуатации закон
Рабочим потные оковы
Многоэтажье в небосклон
И потому Нью-Йорк так давит
И непреклонен небоскреб
К людской толпе – житейской лаве
Что из поселков он согреб.
«Шараманщик, шараманщик…»
Op. 3.
Шараманщик, шараманщик
С наивною песней…
Обманщик, обманщик,
Мелодии плесень
Заоросишь в подвалы
Взведешь во дворцы
И слушает малый
Румяный лицом
И слушает старый
Изъезженный конь
В Нью-Йорка угаре
В бензинную вонь.
«Толпы в башнях негроокон…»
Op. 4.
Толпы в башнях негроокон
Ткут полночно града кокон
В амарантах спит Мария
Лучезарная жена
Пусть потух я, пусть горю я
В огнь душа облечена
Толпы грустных мертвоокон
Кто их к жизни воскресит
Кто пронижет вешним соком
Брони тротуароплит
Спит прозрачная Нерея
В пену пух погружена
Я луной в верху глазею
Ротозей не боле я…
«Я нищий в городе Нью-Йорке…»
Op. 5.
Я нищий в городе Нью-Йорке
Котомка на плечах
Я рад заплесневелой корке
У банка я зачах
Работаю на фабрике бисквитной
И день и ночь кормлю машины ненасытность.
Богатства дочь
Когда же стрелок копья разом
Воткнутся в дыма черных терний
Иду кормить свой гордый разум
Издельем потных кафетерий
Толпа вокруг ярмом насела
Милльонных скопищ вал на вал
Ведь это город, а не села
Где неба вызреет овал
Без счета стадо – это люди
Жуют смеются вновь жуют
И мчатся к злата красной груде
Оно для них всей жизни суть
Часов неутомимый циркуль
Положен времени на карту
Придумаешь иную мерку ль
Глотать минут и мигов кварту.
За эгоистом эгоисты
Проскачут вечной чехардой
Мошенники подводят чисто
Играют злобой и бедой.
Где вертикальные экспрессы
Вас из подвала мчат на крышу
Где звезд туманом скрыто просо
И газолином люди дышат.