усственный интеллект… И опять тошнота подкатила к горлу, земля поплыла под его ногами, полетели перед глазами куски разорванного мира… Он глубоко вздохнул, заученно повторив дыхательное упражнение, и быстро пошел к зданию своей конторы. «Быстрее, быстрее. Не хватало еще попасть в сердце ИГИЛа. Ох, блин, как же я устал…». У проходной сидел усатый старик с хитрыми глазами. Перед ним лежал шмат сала с хлебом и, видимо, он только собирался поесть. — Доброе утро. Ваш пропуск, пожалуйста, — сказал он, двигая усами. Адонай притормозил, нашаривая в карманах пропуск. Его нигде не было. — Дома забыл, похоже. А вы что, меня не узнаёте? Не первый день видимся, вроде. — Порядок такой, — развел руками вахтер. — Много вас ходит тут, все при делах… А кто на самом деле, не поймешь. — Я Бог. — Кто, простите? — Бог. Лукавое лицо старика вдруг стало серьёзным, цепкий взгляд ощупал лик стоящего перед ним, и подобострастная улыбка раздвинула широкие скулы. — Прошу прощения, господи… Боже. Проходите, пожалуйста. Впредь буду знать. Не повторится… Адонай Троекуров поднялся по лестнице на второй этаж, прошел через огромный холл со множеством дверей и зашел в ту, на которой висела табличка «Отдел планирования миропорядка». — Мария, привет. Будь добра, кофе, — бросил он секретарше и юркнул в кабинет. На большом бюро, за которое он сел, лежала аккуратная стопка незакрытых проектов. На верхнем было написано: «Коронавирус». Адонай наперечет знал, что было ниже, потому что постоянно их перекладывал по мере значимости. «Беларусь», «Донбасс», «Афганистан», «Ливия», «Йемен», «Эфиопия» и далее по странам и регионам. Религиозные, межрасовые, гендерные, природные, научные и другие проекты находились в нижней части. «Рабство в азиатских странах», «Сексуальное рабство в мире», «Развитие искусственного интеллекта», «Ядерные испытания», «Изменения климата» и вовсе лежали в самом низу, редко выплывая на поверхность. «Как много проектов собралось… И в последнее время они растут, как грибы на поляне», с жалостью к себе подумал Адонай, растерянно глядя на внушительную стопку бумаг. Он тут же вспомнил ночной сон и переживания, связанные с ним. Встал из-за стола, достал из кармана ключи и открыл небольшой сейф, что стоял у стены. Достал книгу, которую обычно читал в безмятежной тишине кабинетной прохлады, и за ней старый, покрытый пятнами ржавчины раритетный будильник, заведенный еще в 1947 году. Повернув его, он посмотрел на циферблат. Дверь открылась и вошла секретарша с чашкой дымящегося кофе. Адонай быстро сунул часы в ящик стола. — Ваш кофе, пожалуйста. — Девушка посмотрела на стопку проектов и на неуклюже застывшего начальника у стола. — Вы уж следите за собой. Столько работы на вас навалили, надо же… Может, вам еще чего-нибудь? Перекусить, например? — Спасибо, Мария. Я дома поел, — соврал Адонай. — Знаешь что, позови Михаила. Поговорить надо. Он уже пришел, надеюсь? — Конечно. Вносит правки в проекты. Сейчас позову. — Спасибо. Когда вошел его зам, Адонай делал вид, что читает проект «Беларусь». Он тут же отложил его в сторону, но Михаил уже увидел название. — Что скажешь? — кивнул он на папку. — Нехилая завернулась ситуэйшн, все в шоке. — А ты какие правки вносил? Я вроде по этому поводу никаких решений не принимал. — Как обычно, ориентировался на исторический дискурс, здравую логику и волю народа. Сложившаяся ситуация рассматривалась как одна из интерпретаций возможных вероятностей, но чисто гипотетически. Скажу честно — у меня такое впечатление, что кто-то вмешивается в ведение дел, а мы этого даже не знаем. — И ты тоже это чувствуешь? — встрепенулся Адонай и достал из ящика стола будильник. — Тогда вот, смотри! — Ни фига себе! Что это значит?.. Тонкая длинная стрелка на бледном циферблате часов с механическим стрекотом жевала последнюю секунду мироздания — зловеще, неотвратимо, с упрямой размеренностью циклических повторов. — Что это значит, мы должны сейчас выяснить. Немедленно, — глядя в глаза заместителя, тихо и твердо произнес Адонай. Он заметил, как мгновенно побледнел Михаил, лицо его вытянулось, в глазах застыли растерянность и испуг. — Ты ничего мне не хочешь сказать? — Так сразу? Даже не знаю. Надо подумать… — Некогда. Понимаешь, чем это грозит? — Сначала нас уволят. Потом закроют все остальное. Глобальный проект сдадут в утиль. Адонай открыл сейф, достал пузатую бутылку и две рюмки. Налил в них коньяк. Быстро и молча они опрокинули его в себя. — Теперь садись и говори. Какие предположения? — Думаю, Падшего следует исключить сразу. Он и так лет двадцать, как рулит, — сказал Михаил. Он уже взял себя в руки. Многолетние опыт и выучка давали о себе знать. — Если только не захотел все ускорить. Но я в этом не вижу смысла. — Это отметаем. Дальше. — Влияние и поглощение другими религиями. Сублимация наступает, когда какая-то религия занимает ведущую роль в мире. Создается главенствующее ментальное облако, которое меняет ход событий вероятного будущего в сторону своих канонов и убеждений, — Михаил опрокинул еще одну рюмку и выдохнул. — Но мы пока на первом месте. Последние годы дышит в затылок ислам, однако наши позиции сильны. В Коране говорится, что Киямат наступит внезапно, но сначала будет два трубных гласа. Пока таковые не зафиксированы. — Что по индуизму и буддизму? — тут же переключился Адонай. Он владел всей необходимой информацией, однако повтор ключевых моментов помогал ему размышлять, выискивая нюансы там, где, казалось, нет никаких погрешностей. — Индусы считают, что мы живем в веке Кали-юги, черной жены бога Шивы. Миром правит богатство, стерты грани между добром и злом. Кали, собственно, богиня смерти. Так что вывод очевиден. Что касается буддизма, то здесь все не так плачевно… — Мир — это сон Брахмы, а жизнь — череда бесконечных реинкарнаций, — продолжил за него Адонай. — Все призрачно и непостоянно, все умирает и возрождается. Конца не существует, так же, как и начала. Гипотетически. Мы ни к чему не пришли. Но разложили видимое по полочкам. Теперь осталось нащупать невидимое, — подвел он итог. Михаил налил себе еще рюмку коньяка. Адонай его не сдерживал, зная, что у того отлично работают мозги в любом состоянии. — А что, если обратить взор к науке, — медленно, словно самому себе, проговорил Михаил. — Последний век она движется слишком быстро, поглощая огромные мировые ресурсы. Сегодня уже тягается с религией, а в некоторых случаях затмевает ее, объясняя то, что недавно считалось божьими чудесами. Что, если… Адонай вдруг почувствовал подступивший к груди холодок, рой беспорядочных мыслей ворвался в сознание, заскакал, пытаясь выстроиться в одну непрерывную логическую цепь. Так бывало всегда в преддверии открывающейся истины, душевного куража, вслед за которым возникали зрелые плоды настоянной временем мудрости. «Не стоит тратить время на поиски истины. Когда-то она приходит сама» — так он когда-то сказал Михаилу, указывая на симбиоз наблюдения, опыта и интуиции. Правда, сейчас была другая ситуация — необходим был легкий укол, толчок к размышлению. А дальше уже, как говорится, дело техники… — Продолжай. — Что, если этот порыв технократии забрал слишком много ресурсов. Природных — само собой, но вот умственных... Насколько я знаю, такие исследования в области силы ментальных структур и возможного мирового дисбаланса не проводились. А ведь это, в сущности, огромный взрыв, произошедший за короткое время. За каких-то сто лет… От простой лампочки до нейронной сети. До эффектов, природу которых человек еще не разгадал, но уже применяет в современных технологиях. Как эффект спутанных частиц, например… — И этот взрыв… — начал было Адонай, уже следуя по складывающейся в его голове цепи мыслей, — этот взрыв нарушил естественное течение миропорядка, увеличив, таким образом… — То, чему подвержено все в замкнутой системе! В нашем мире! — вскрикнул Михаил, опрокидывая очередную рюмку коньяка. — Сколько лет мы ждали черта там, где его нет! А п….ц подкрался незаметно! Второй закон термодинамики. Помнишь наизусть? — Только своими словами. Энтропия в замкнутой системе не может уменьшаться со временем. Она находится только в равновесии или постоянно возрастает в случае любых происходящих в ней процессов. Как-то так, вроде. — Ну вот, я думаю, дальнейшие комментарии излишни, — выдохнул зам и было видно, как он осунулся, постарел, лицо стало похоже на каменный лик с печатью тысячелетий, прошедшихся по нему. — О том, чтобы что-то исправить… — Не может быть и речи, — закончил Михаил, разливая по рюмкам остатки коньяка. — Примем неизбежное, как уже случившееся. Они молча чокнулись и выпили. — В любом случае, нашей вины здесь нет, — словно уже оправдываясь перед Директором, развел руками Адонай. — Всему приходит свой конец. Рано или поздно. Введи в курс сотрудников. Напряги, чтобы аргументированно составили отчет о погрешности. Проверь сам и к концу дня принеси мне. — Без вопросов, — Михаил встал со стула и направился к двери. — Спасибо за коньяк. Тяжесть предстоящей утраты стянула грудь Адоная Троекурова, он помедлил, но все же глухо, дрогнувшим голосом спросил: — Не жалко всего, что было? — Ай, не спрашивай, — в тон ему быстро ответил зам. Понятно было, что у того тоже скребут на душе кошки. — Сколько времени отдали, сколько сил… Куда пойдешь после увольнения? — Не думал еще. Все так неожиданно. Надо осмыслить.