На фоне поднятой вокруг эксперимента шумихи сам запуск установки прошёл тихо и буднично. В назначенный час мы — Девятов, я и Лена, также работавшая ассистентом профессора, — в очередной раз проверили все узлы системы и привели её в действие без излишней помпезности и пафосных речей перед камерой. Третий ассистент Девятова в это время отсыпался у себя дома перед грядущим ночным дежурством.
Придя с пресс-конференции я сменил Лену у темпоральной установки. Впрочем, последняя работала соответственно программе и хлопот не причиняла, так что остаток дня прошёл в вынужденном безделье. В одиннадцать часов вечера я со спокойной совестью отправился домой. В это время в Северном полушарии была уже поздняя осень. Сырой промозглый воздух забирался в лёгкие, и, вдобавок ко всему, шёл проливной дождь.
Дома, напившись горячего чая, я сразу лёг спать. Однако сон не шёл и большую часть ночи я проворочался в каком-то полусне-полуяви.
Будильник поднял меня в восемь. Комнату заливало весеннее солнце, его блики медленно ползли по стене. Я посмотрел в окно. На доме напротив висел огромный красный плакат с серпом и молотом и надписью «Слава КПСС». Не успел я удивиться, как наступила ночь, скрыв от меня полотнище. Когда вновь рассвело, плаката на своём месте уже не было. После бессонной ночи голова соображала плохо, поэтому я списал видение на усталость.
Пока я шёл в университет, на улице заметно потеплело, а к одиннадцати часам вокруг снова был май.
Ровно в одиннадцать мы остановили темпоральную установку. Та послушно выключилась.
А ещё через минуту на улице стемнело.
— М-да, любопытно, — сказал Девятов, когда первый шок прошёл. К тому времени день и ночь успели уже несколько раз смениться. — Однако делать с этим что-то надо и чем быстрее, тем лучше. Похоже, выключение установки не повлияло на поле, следовательно, нам нужно исправлять положение. Создать противополе вряд ли получится — мы не знаем теперешних параметров того, что сейчас происходит на орбите. Какие будут предложения?
Предложений не последовало. В конце концов, было решено попробовать хотя бы разобраться в происходящем, а там, возможно, и выход наметится. Не теряя времени зря, мы принялись за расчёты. К вечеру, не добившись толку и окончательно запутавшись, мы разошлись по домам, отложив проблему до завтра.
Ночью мне позвонил профессор и спросил, не замечал ли я чего странного. Я рассказал про плакат.
— А я вот только что видел гусара на лошади, — ответил Девятов. — Но впрочем, это так, к слову. Я звоню не поэтому. Я сейчас провёл некоторые расчёты… Похоже, нам удалось создать первую замкнутую во времени систему. Последствия представить пока сложно…
— Энтропия? — прервал его я.
— Если называть так меру неопределённости нашей системы, то вполне возможно… Возможно, что она будет увеличиваться… Вопрос только в том, насколько приложимы здесь результаты термодинамики. Хотя, кажется, процесс уже начался. Особенно, принимая во внимание плакат и гусара… Кстати, вы не замеряли в последнее время продолжительность суток?
— Нет.
— А я замерил. Сейчас это три минуты двенадцать секунд.
К утру сутки сократились настолько, что смена дня и ночи уже не воспринималась органами чувств — город заволокла какая-то серая полумгла, и хотя воздух был сух, казалось, что вокруг туман. Дом напротив исчез, вместо него паслась на зелёной лужайке задумчивая корова.
В городе царил хаос. Автомобили и конные экипажи, бородатые крестьяне в лаптях и пионеры, деревянные лачуги и бетонные коробки высоток — всё смешалось на улицах. Периодически одни куски пейзажа исчезали и появлялись новые, на месте ровной дороги вырастали холмы, с разных сторон слышался то русский язык, а то и старославянский.
Здание университета, когда я приблизился к нему, выглядело гораздо моложе, чем несколькими днями ранее. Мои опасения подтвердились внутри: вместо лаборатории и нескольких примыкающих помещений была одна большая лекционная зала, в которой пожилой профессор в костюме старинного покроя вещал что-то собравшимся студентам. Темпоральной установки не было и в помине.
Покинув университет, я попытался позвонить Девятову, но не смог — не работали телефоны, — поэтому отправился к нему домой. Пока я шёл, смешение времён вокруг увеличивалось — теперь со всех сторон звучали слова и совсем незнакомого древнего языка.
На одной из улиц мне навстречу бросился мужик в звериной шкуре и с палкой в руке. Намерения его явно были не дружественные, и спасся я только благодаря удачно подвернувшемуся извозчику, умчавшему меня в неизвестном направлении.